Видишь ли, такие люди, как мы, в коечном счете никогда не бывают в центре событий. Мы считаем, что лучше нам оставаться маленькими людьми и особо не высовываться. Боимся, что наша оценка ситуации идет вразрез с мнением большинства и если мы обратим на себя внимание, о нас непременно плохо подумают. Однако, если на финише у тебя нет ни одного момента, когда бы ты не уступил и не предал самого себя, ты превращаешься в обыкновенного отшельника, — сказал Накадзима.
Наши мнения настолько совпадали, что, слушая его, я подумала о том, что наблюдаю какое-то колдовство.
Мы практически ни в чем не противоречили друг другу, благодаря чему мое раздражение и глупые мысли о том, что мне нужно завязать с живописью и заняться чем-то посторонним, сами собой исчезли. Просто улетучились, как по волшебству.
В прежние времена, когда у меня случались неудачные дни, возвращаясь домой, я гладила кошку и тем самым успокаивалась. Сейчас у меня было схожее ощущение. Я почувствовала, как Накадзима нейтрализовал действие яда, разъедавшего мою душу.
Прежняя я, скорее всего, первым делом молча вернулась бы домой, занялась сексом со своим любовником, постаралась отвлечься и, даже не упомянув о случившемся, спрятала бы псе глубоко в себе. Вот какое место в моей давшей жизни было отведено любовнику.
Но с Накадзимой все иначе. Я чувствовала, что этот человек искренний, проживающий каждое мгновение как последнее.
По-настоящему я полюбила, наверное, только сейчас и впервые. Это было тяжело, мучительно, но и отдача была значительной, почти безграничной. Казалось, словно я смотрю на небо или, находясь в самолете, созерцаю море из сияющих облаков.
Эта ощущение очень схоже с тем, когда видишь что-то чрезвычайно красивое и тебя охватывает необъяснимая грусть.
А еще оно очень напоминает чувство, которое испытываешь, когда осознаешь, что тебе в этом мире отведено не так уж много времени.
Мне предстояло решиться еще на один важный шаг.
— Папа, я сейчас на вокзале. Подумала, может, нам сегодня увидеться ненадолго.
Я не люблю звонить отцу на работу и поэтому с вокзала позвонила ему на мобильный.
— Ты, наверное, занята? — спросил папа.
— Дело в том, что у меня неожиданно изменились обстоятельства на работе, и я пока отдыхаю, — объяснила я. — Если бы не это, никак не вырвалась бы.
— Вечерком, думаю, у меня получится выскочить ненадолго. Так что давай через пару часов поужинаем вместе, — предложил папа.
Папа забронировал столик в довольно заурядном по мировым меркам итальянском ресторане. В таких местах он всегда строит из себя местную знаменитость, что мне крайне неприятно.
Но, принимая во внимание то, что выдернула я его совершенно неожиданно и он меня угощает, жаловаться мне не пристало. Так я для себя решила.
Для человека, выросшего в такой семейной атмосфере, как моя, грех сетовать на какие-нибудь душевные травмы из прошлого, а если бы таковые и были, то, скорее всего, они были нанесены самой собой. Так я стала думать с недавних пор в силу того, что в последнее бремя довольно часто сравнивала свою судьбу с тем, что пережил Накадзима. Я считала себя такой сильной, но на вокзале все-таки немного всплакнула.
Все вокруг напомнило о тех днях, когда была жива мама и мы были вместе.
Обстановка вокзала навеяла воспоминания прошлого. Я словно увидела себя бегущей больницу к маме. Я была счастлива тогда. Со счастьем так всегда: его осознаешь только по прошествии времени. Наверное, потому, что с годами в памяти не остается физических ощущений неприятных запахов или усталости. Всплывает в памяти только светлое и хорошее.
Со временем в твоих воспоминаниях моменты настоящего счастья предстают в самых неожиданных обличьях.
В этот раз, когда я вышла на вокзальную платформу, меня захлестнули чувства. Миг вдруг так явственно представилось, что сейчас я пойду навестить маму и она все еще жива. Это наполнило меня неожиданным чувством счастья.
А потом оно сменилось ощущением одиночества и полной опустошенности внутри.
Я приехала на вокзал и скоро встречусь с папой, но ведь увидеться с мамой, как это было всегда, уже не смогу...
— Местный шеф-повар целых четыре года прожил в Италии! Официант, когда шеф Мацумото немного освободится, будь добр, попроси его выйти к нам ненадолго. Хочу познакомить его с дочерью...
Папа повел себя как и ожидалось. Я подумала о том, что уже слышала нечто подобное прежде, и, пожалуй, для шеф-повара недопустимо находить свободное время, когда его ресторан полон гостей. Тем не менее промолчала.
Вскоре к нам подошел человек в высоком колпаке. Он перекинулся несколькими словами с папой и поприветствовал меня. Я улыбнулась в ответ.
При мысли о том, что совсем скоро покину Японию и тогда какое-то время не смогу видеться с папой, я почувствовала, как дорого мне любое его бахвальство.
Потом нам одну за другой принесли большую порцию переваренной пасты и относительно маленькую порцию главного блюда, что казалось весьма странным с учетом четырехлетней практики шефа в Италии. Скорее всего, ему пришлось пожертвовать приобретенными навыками против своей воли, дабы угодить вкусам местной провинциальной клиентуры. Когда я училась в институте, у нас на потоке были иностранные студенты из Италии, и во время своих безденежных путешествий я несколько раз навещала их родные места. Разумеется, подобные рестораны в Италии мне не встречались.
С ностальгией вспоминая о тех временах, я вдруг осознала, что совсем скоро поеду в Европу, и мое настроение поднялось. По* и для себя тоже. Я сказала папе:
— Папа, в будущем году я планирую поехать учиться в Париж.
— Наверное, твой парень тоже поедет? — тут же среагировал папа, чем крайне удивил меня.
— С чего ты взял? — растерянно спросила я.
— Да ведь у тебя другое лицо. Такое лицо, словно ты беременна, — объяснил папа.
— Правда?!
Я улыбнулась. Наверное, я переполнена радостью больше, чем мне самой кажется.
— Но ведь это же здорово! Уже то хорошо, что ты пребываешь в таком настроении. Перед тем как уедете, привези его ко мне познакомиться.
— Хорошо, постараюсь. Только немного позже, — сказала я.
Такого сложного и необычного человека, как Накадзима, нелегко совместить с семьей.
— Чем он занимается? Неужели какой-нибудь будущий художник? — поинтересовался папа.
— Нет, — ответила я.
— Он младше тебя? Студент? — спросил папа.
Ом в чем-то угадал, и я восхитилась невероятным умением родителей чувствовать своих детей.
— Он учится в мединституте. Мой одногодка, просто сейчас в аспирантуре. Сказал, что, как только защитит диссертацию, намерен поехать в Париж и поступить по гранту в тамошний НИИ.
— Вот уж действительно по-мужски... Сухо и неинтересно... Если честно, скукотища! — Папа словно и впрямь расстроился.
— Ты безжалостен. Ну что за допрос с пристрастием? — рассмеялась я.
— Что ж, как определишься с художественной школой, где будешь учиться, пришли мне подробную смету расходов. И еще обещай мне хоть иногда приезжать и навещать своего отца.
— Спасибо, мне ничего не нужно. У меня ведь есть деньги, оставшиеся в наследство от мамы. К тому же, и не предложи ты мне свою помощь, я все равно приеду повидаться с тобой. Папа, ты тоже приезжай ко мне в Париж. Знаешь, если честно, я предпочла бы встречаться с тобой одним, а все твое окружение, по правде сказать, видеть не хочется.