Сдаст человек – так сдаст. А не сдаст – я не виноват.
– Извините, говорю, не получилось. Уж видно, совсем ваш ребенок ничего не знал, ежели после моей протекции сумел провалиться. Не быть, значит, ему доктором!
Очень многие моей помощью пользовались.
Я уж потом стал и на других кафедрах гарантировать.
А потом уж и в другие институты стал устраивать.
Придет ко мне родитель, скажет:
– Иван Сергеевич, у меня сын в юридический или, скажем, в авиационный поступает! Не можете помочь?
А мне что, жалко?
– Пусть поступает, – говорю. – Все, что смогу, сделаю. Пусть сдает и не сомневается.
Многие потом благодарить приходили…
И, конечно, деньги совали, и я, натурально, проявлял слабость.
А что, гражданин следователь, если тебе деньги ни за что ни про что дают, а ты еще отказываешься, а тебе все-таки их засовывают, – неужто это преступление?!
Я ведь из-за этого сна лишился. Нервничать стал ужасно. Уж валерьянку никому не капал – сам все больше пил.
Денег-то у меня порядком собралось. Хотел я их, так сказать, в фонд науки передать, чтоб собак на них купили для опытов. Да побоялся. Еще начнут выяснять, откуда у меня такие средства.
В общем, совсем извелся я. Вечерами дома сижу, как крот. Все жду, когда милиция придет. И дождался.
Вчера вечером звонят в дверь, открываю – наш участковый. У меня внутри все и оборвалось.
– Вы гражданин Зенков? – спрашивает.
– Я,– говорю и чувствую – ноги подкашиваются.
– Вы работаете в институте? – спрашивает.
– Работаю, – говорю.
– Значит, все верно, – говорит. – А я к вам по личному делу. У меня брат поступает в ваш институт, так не смогли бы вы чем-нибудь посодействовать?
Чего он еще говорил, не помню.
Я сознания лишился, на пол упал.
Меня на постель положили, стали отхаживать.
Всю ночь я метался, горел весь, аж, поди, паленым пахло.
Одним словом, утром встал и сам пошел к вам, гражданин следователь. Судите меня по всей строгости.
Все равно больше нет сил маяться. Нервы ведь тоже не из проволоки.
У вас, простите, никто из родственников в институт не поступает?.. Нет?..
Тогда разрешите папироску…