заданий командования по форсированию Вислы и удержанию сандомирского плацдарма часть была награждена орденами Красного Знамени и Богдана Хмельницкого 3-й степени, а также отмечена в приказе Верховного Главнокомандующего.

Слово разведчика... От него многое зависит. Порою сотни, тысячи жизней бойцов и офицеров. А иногда и его собственная жизнь.

На фронте не раз случалось так, что информация радиоразведки противоречила всем иным данным – разведки полковой, дивизионной, авиационной, а иногда, казалось бы, и логике тактики и стратегии.

Классический тому пример – уверенность нашего Генерального штаба, что в Смоленске никак не может располагаться немецкий штаб группы армий «Центр». Скорее всего, считали штабисты, место ему где-нибудь в Орше, в Борисове или даже в Минске. Ведь Смоленск был достаточно близок к фронту. Такое мнение утвердилось в конце 1942 года и существовало до проведения операции «Багратион». И только когда в ходе стремительного наступления наших войск на Западном направлении в штабе группы армий «Центр» были захвачены некоторые документы, да в помещениях штаба остались висеть таблички с названиями служб, стало ясно: он действительно находился в Смоленске. А ведь специалисты 1-го радиополка ОСНАЗ уверенно определяли дислокацию штаба именно здесь. Но им не верили.

Нечто подобное произошло и на заключительном этапе боевых действий наших войск в Германии. Радиополк пеленговал штаб сухопутных сил немецко-фашистской армии южнее Берлина, в районе маленького городка Цоссен. Однако некоторые высокие чины и слушать не хотели такие доклады. Они считали, что этот штаб может дислоцироваться только в Берлине. И ошиблись.

Интересный и весьма поучительный случай произошел на фронте с радиоразведчиком майором Алексеем Усковым.

В 1944 году он был помощником начальника отделения радио-разведки на 3-м Белорусском фронте. Осенью Усков прибыл в 11-ю Гвардейскую армию, в группу радиоперехвата, созданную в полку связи, но оперативно подчиненную армейскому разведотделу. Группой командовал старший лейтенант Родионов.

Ночью радиоразведчики с помощью станции подслушивания по проводам засекли телефонный разговор о подвозе артиллерийских снарядов калибра 88 мм.

В ту же ночь по радиосвязи была обнаружена работа неизвестно» радиостанции с позывным, содержащим в названии букву «Й».

Оба перехвата натолкнули разведчиков на мысль, что в их районе появилась новая танковая часть или соединение. Ведь 88-миллиметровые пушки имеются только на танках, а позывные с буквой «Й» являются признаком танковых соединений.

Проанализировав полученные данные, майор Усков согласился с мнением радиоразведчиков группы.

Возвратившись с фронта, Алексей Михайлович внимательно прочел донесения, поступившие из 474 -го радиодивизиона ОСНАЗ Они также сообщали о новой радиостанции с этой же буквой в позывном. Указывали и координаты станции – в направлении город Гольдап. Более точного местонахождения засечь не удалось. Станция работала очень короткое время.

Встревожил Ускова тот факт, что раньше в этом районе танковых соединений не было. Правда, недавно авиационная разведка заметил группу танков по дороге из Гольдапа в Тильзит, но летчики насчитали всего с десяток машин. Это уж никак не соединение и даже не танковый полк.

Казалось бы, волноваться нет оснований. Но в душе поселилась тревога. Майор Усков знал: прежде позывной этой радиостанции отмечался в районе Киева и принадлежал 102-й танковой бригаде.

А что, если немцы перебросили к ним эту бригаду? Майор еще раз взвесил все «за» и «против» и написал донесение. В заключении сделал вывод: фашисты в район города Гольдап перебросили танковую бригаду.

Доложил заместителю начальника разведки фронта полковнику Бодне, поскольку начальника разведки генерала Алешина и руководителя отделения радиоразведки подполковника Снигирева на месте не оказалось.

Бодня выслушал Ускова. Алексей Михайлович считал, что немцы готовят из района Гольдап контрудар, используя для этого дефиле между двух озер.

Бодня с мнением Ускова согласился и обещал доложить начальнику штаба фронта генерал- полковнику А. Покровскому.

Не прошло и часа, как майора Ускова вызвали к начштаба фронта. Он бросился к полковнику Бодне, но тот лишь рукой махнул: «Ты эту кашу заварил, ты и расхлебывай».

Порученец начштаба отправил майора к командующему фронтом. Туда ушел генерал Покровский.

В приемной сидели генералы, полковники, но порученец командующего обратился именно к нему: «Разведчик?» «Да, разведчик». «Быстро в кабинет».

Командующий фронтом генерал Черняховский разговаривал по телефону ВЧ, а начнштаба, увидев Ускова, приказал доложить суть дела.

Алексей Михайлович доложил.

– А почему в докладной записке всюду пишете «предположительно»? Предположительно может быть нанесен танковый удар. Мне надо знать точно.

– Но данные одного вида разведки надо проверять данными других видов, потому и пишу «предположительно».

Судя по всему, такой ответ не удовлетворил начальника штаба. Он не хуже Ускова знал, как надо проверять данные разведки.

– Открою вам тайну, – произнес генерал Покровский. – Кроме командующего и меня, ее знают еще шесть человек. Вы седьмой. Мы готовим наступление на правом фланге фронта, и если на левом противник готовит контрудар, нам придется ослабить ударную группировку, забрать из нее противотанковую бригаду, бригады САУ и реактивной артиллерии. Это вызовет лишние потери наших войск.

Против же района Гольдап мы оставили лишь заслон. Вы знаете, какая там плотность наших войск?

– Расстояние солдата от солдата 50–75 метров. Есть пулеметы, легкая артиллерия.

– Верно, – согласился Покровский, – там у нас только укрепрайоны. Поэтому и спрашиваю! Так будет противник наносить контрудар или нет?

– Да, будет, – ответил Усков.

– В какое время можно ожидать нанесение удара?

Майор прикинул в уме все данные, которые знал: запрос о снарядах, время на их подвоз, время на проверку связи в немецкой бригаде...

– Ориентировочно в течение ближайших трех-четырех дней.

– Хорошо, товарищ майор, – сказал начальник штаба, – даю слово при командующем, если ваши данные подтвердятся – наградим, если нет – пойдете в штрафную роту. Вам ясно?

Что ж тут неясного. Усков развернулся и покинул кабинет командующего.

«Настроение у меня было, конечно, совсем неважное, – вспоминал Алексей Михайлович, – попасть в штрафную роту за несколько месяцев до окончания войны несладко. А вдруг противник изменит свое решение и не нанесет контрудар – тогда дискредитирую не только себя, но и радиоразведку. Положение трудное.

Прошел день, второй. Ничего. В отделе мне все сочувствовали, подменяли на дежурстве, старались успокоить. Все мы знали, что начальник штаба – человек слова, жесткий, и если что-то сказал, так и будет.

И вдруг утром третьего дня в 4 часа меня вызвали на узел связи штаба фронта. Там была срочная телеграмма из штаба армии: противник нанес удар на рассвете. Лучшей вести для меня трудно было