— Едем! — в тон ему орала Фантик.

Это и впрямь было здорово. Мы с Ванькой ездили на санях, запряжённых лошадьми, и это высший класс, но, честное слово, ехать на собственной собачьей упряжке, сделанной из собственного «кавказца» и собственного снегоката — это ещё лучше!

Справа от нас был лес, а слева — достаточно крутой склон, уходящий к реке. Когда мы выезжали, этот склон был отделён от дороги полоской леса, но дорога подходила к нему все ближе и ближе.

— Ещё немного — и доедем до нашей горки! — прокричал я в ухо Фантику.

Она кивнула.

В это время за поворотом послышалось тарахтенье «бурана» и шум машины. Топа повернул к обочине и остановился, а в следующую секунду нам навстречу выехал целый караван: «буран» отца, милицейская машина и машина отца Василия. Видно, Алексей Николаевич и Михаил Дмитриевич опять обратились за помощью к отцу Василию, чтобы добраться до своей завязшей машины и сразу, как только её извлекут, перегнать её в город.

— Привет, герои! — сказал отец. — Куда вы? На горку?

— Ага, — ответили мы.

— Здорово придумали! — сказал дядя Серёжа. Остальные выглядывали из машин, тоже любуясь нашим изобретением. Топа, чувствуя себя в центре внимания, принял нарочито невозмутимый вид.

— Ишь, хвастун! — расхохотался отец Василий, выглядывавший из окошка своей машины. — Мол, мне, что, такой груз — игрушки, я вам фургоны возить могу! Вот кого надо было взять, чтобы он нам машину вытаскивал!

Топа посмотрел с таким довольным видом, как будто отец Василий точнёхонько прочитал его мысли. Взрослые поехали дальше и скрылись за поворотом, а Топа всё ещё сидел, разинув пасть, свесив набок язык и как будто улыбаясь.

— Но, Топа! — крикнул я. — Пошёл, родимый!

Топа встал и с достоинством затрусил дальше.

Ехать нам оставалось совсем ничего, и через две минуты мы были на месте. Топу распрягли и пустили погулять, а мы повезли снегокат на самую вершину нашей горки.

— Ух ты!.. — выдохнула Фантик, глядя вниз.

Это было самое высокое место над рекой. Ко крутому склону здесь добавлялся холмик, поднимавшийся над дорогой и словно округлой шапкой увенчивавший этот склон. Благодаря холмику, спуск удлинялся где- то на треть. Было у этого холмика и ещё одно преимущество. Как раз в этом месте река делала поворот, поэтому, съехав с горки, ты скользил наискосок её руслу, а не врезался с разлёту в противоположный берег. Для санок — и для снегоката, разумеется, тоже — такое столкновение было ещё ничего, а вот на лыжах было совсем мало приятного — можно было и лыжи сломать, не говоря уж о том, что расшибиться по высшему классу!

— Я первый!.. — закричал Ванька.

— Нет, — ответил я, — первый раз мы съедем все вместе, чтобы никому обидно не было! А потом разберёмся.

Спорить никто не стал, признав это решение вполне справедливым и заранее устраняющим все споры.

Мы устроились втроём на снегокате на самой верхушке холма.

— Внимание, отталкиваюсь! — сказал я. — Ванька, крепче держи руль и рули внимательней! Готовы?..

— Готовы… — ответили Ванька и Фантик.

И я оттолкнулся…

Ух ты, что это было! В первый раз было ощущение совершенно подобное тому, которое бывает, когда летишь с американских горок — только ещё покруче! Фантик визжала, вокруг нас висело облако снежной пыли, Ванька отчаянно сжимал руль, чтобы он не завихлял у нас в руках, но в самом конце спуска всё-таки не выдержал, крутанул его — то ли нечаянно, то ли что-то ему померещилось — и мы влетели прямо в снежный занос на льду реки — видно, образовавшийся там, где при ледоставе лёд слегка ломало и образовался бугорок, задерживавший снег… Мы словно ухнули в надутый парус — с нашей стороны занос и был похож на парус — и, барахтаясь, стали выбираться из-под снегоката и из снега.

— Здорово! — орал Ванька. — Давайте ещё раз так?

— Может, теперь прокатимся по очереди? — предложил я.

— Я — ни за что! — ответила Фантик.

Ванька тоже отказался.

Мы стали и дальше кататься все вместе. С каждым разом мы все больше привыкали к головокружительному спуску — на второй раз он уже не казался смертельным, на третий — и скорость начала казаться нормальной, на четвёртый — стало совсем, ни чуточки, не страшно. Хотя сердце продолжало ёкать и в пятый, и в десятый, и в пятнадцатый раз.

Мы по разику прокатились по отдельности, но нам это не очень понравилось. Во-первых, стоять и ждать уехавшего, когда он поднимется, было довольно скучно. И, во-вторых, гнать с горки одному оказалось совсем не так весело, как всем вместе, когда все дышат друг другу в ухо и орут наперебой.

Топа сначала принял участие в общем веселье, но потом утомился, бегая вверх и вниз по склону и, вырыв себе яму в снегу, устроился в ней. Иногда он вставал, по-хозяйски обходил ближайшие участки леса, оставлял свои метки, и возвращался в лежбище. Мы и подзабыли о нём, когда вдруг услышали его лай.

Мы как раз все вместе поднимали снегокат в гору, толкая его сзади, поэтому наши головы были опущены. Да мы бы всё равно не разглядели, почему он лает — Топу закрывала от нас верхушка холма. Лишь добравшись до самого верха, мы увидели, в чём дело: на дороге остановились машины с милиционерами и с отцом Василием — надо понимать, возвращались в город, попив у нас чаю — и Михаил Дмитриевич вылез из машины и пошёл в нашу сторону. Теперь Топа стоял перед ним и предупреждающе лаял — он знал, что этот человек был у нас в гостях и, по всей видимости, его надо считать другом, но, поскольку новый начальник городского ФСБ был ему ещё совсем мало знаком, счёл долгом остановить его и дождаться нашего возвращения, чтобы мы сами решили, как быть дальше.

— Топа, свои!.. — крикнул я.

Топа отошёл и улёгся в своё снежное логово, но глаз от Михаила Дмитриевича не отрывал.

Михаил Дмитриевич рассмеялся и помахал нам рукой.

— Хотел сказать, что с таким охранником вам ничего не страшно, но, наверно, вы слышали эту фразочку уже тысячу раз… Он у вас и швец, и жнец и на дуде игрец — и катает, и охраняет, и играет с вами… Наверно, все его таланты я ещё не знаю!

— Это точно! — сказал Ванька. — Он столько всего умеет!

— Как вы думаете, он не возмутится, если я попрошу вас дать мне прокатиться на снегокате?

— Нет, что вы! — ответил я. — Ведь он увидит, что мы сами вам даём снегокат. Вот если б вы попробовали отнять его у нас — тогда другое дело!

— Отнимать не собираюсь! — с шутливой поспешностью заверил Михаил Дмитриевич. — А он меня выдержит? Не хотелось бы испортить!

— Он выдерживает нас троих… — я оценивающе поглядел на худенького Михаила Дмитриевича. — Так что можете не волноваться!

— Здорово! — начальник ФСБ сел на самокат и крепко взялся за руль. — С детства мечтал прокатиться на такой штуковине!.. Ну, с Богом!..

Он оттолкнулся ногами и понёсся вниз. Мы смотрели с верхушки холма, как он на бешеной скорости летит по крутому склону. Как и мы в первый раз, он слишком поздно повернул руль, чтобы обогнуть снежный занос, и перевернулся прямо туда, где виднелись вмятины от наших тел.

Выкарабкавшись их снега и отряхнувшись, он полез вверх.

— Мне надо было сесть за руль впереди вас, — сказал Ванька, когда Михаил Дмитриевич опять оказался на вершине. — Я уже знаю, как надо огибать эту снежную кучу.

— Так было только интересней, — сказал Михаил Дмитриевич. Он подмигнул нам и Топе, который с большим интересом, чуть склонив голову набок, наблюдал за полётом фээсбешника вниз и за его возвращением. — Спасибо, ребята! Давно не получал такого удовольствия!