восклицанию: «Чтоб мне треснуть!» Какое-то время он напоминал статую, воздвигнутую друзьями и почитателями. Потом оцепенелость сменилась оживлением, которое, как известно, охватывает коня при звуке боевой трубы. Конь этот места себе не находит или, точнее, роет ногой землю, глотает ее же, не может стоять и произносит: «Гу! гу!»[68] Именно так вел себя сэр Криспин, хотя «гу! гу!» и не говорил.
Подуспокоившись, он засомневался. Уиллоуби, думал он, большой шутник. Не исключено, что именно так он мыслит шутку. Однако был способ проверить: он сказал, что эта барышня знакома с Джерри. Вот и надо его спросить.
Племянника она нашел в бильярдной и сказал ему:
— Джеральд, ты знаешь такую барышню, Джейн Ханникат?
Кий упал на пол, а сердце у Джерри ударилось о передние зубы. Он услышал голос совести. Вина непрестанно снедала его с тех самых пор, как он послал телеграмму, и ему было страшно представить, что думает о нем Джейн.
— Уиллоуби, — продолжал сэр Криспин, — говорит, что она едет сюда.
Сердце подпрыгнуло, как русский танцор, а Джерри поморгал, чтобы разглядеть дядю, замелькавшего, словно персонаж немого фильма.
— Сюда? — переспросил, точнее — проквакал он.
— Сюда. Кажется, вы с ней знакомы?
— Знакомы?
— Знакомы, — не без раздражения повторил дядя, потому что в конце концов племянник — не эхо. — Так знакомы или нет?
— Знакомы.
— Она богата?
— Богата.
— Очень?
— То ли миллион, то ли два, — в отчаянии ответил Джерри.
— Гу! Гу! — сказал дядя.
Джейн приехала назавтра, часа в три, но Джерри не сразу удалось поговорить с ней. Когда сэр Криспин видел возможного покупателя, он принимал его как следует, и Джерри буквально повсюду натыкался на них двоих. Только Чиппендейл, позвавший хозяина к телефону, предоставил желанную и страшную возможность беседы.
Было это у озера. Чиппендейл ушел не сразу, сперва он подмигнул и, по-видимому, думал поболтать, но отбросил эту мысль. Они остались одни, если не считать утки, исключительно похожей на Чиппендейла и отрешенно крякавшей в стороне.
Джерри и сам бы закрякал, но Джейн сказала:
— Постойте, постойте!.. Мы где-то виделись. Уж не Дж. ли это Г. Ф. Уэст?
Ответить он не смог, и она продолжала:
— Вероятно, вы гадаете, что я здесь делаю. «Какая неугомонность! — думаете вы. — То Лондон, то Борнмут, то Меллингэм». Все очень просто: если эта усадьба побудила вас нарушить слово, значит, здесь находится рай и надо в него попасть. Вы правы, рай — здесь. А вот ресторан — жалко. Они ждали, старались…
Джерри обрел речь, не очень хорошую, но все-таки речь.
— Простите, — сказал он.
— Пожалуйста.
— Я хотел написать и объяснить.
— Объясните.
— Не могу. Это тайна. Вы умеете их хранить?
— Нет.
— Попробуйте, а?
— Хорошо, попробую.
И он рассказал ей все, ничего не упуская. Слушала она внимательно, а когда он кончил, вынесла приговор с той ясностью, с какой выносила его в суде.
— Ваш дядя Уилл — просто гад.
— Нет, нет, что вы!
— Порученьице, нечего сказать!
— Все-таки, миниатюра…
— Чепуха. Гад. Если бы у меня был такой дядя, я бы его послала к черту. Обыскивать комнаты! Что же это такое!
— Я не могу его послать. Тут дело в деньгах.
— Деньги — тлен.
— Когда как. Понимаете, я влюблен…
— Это приятно.
— … в очень богатую девушку. А я бедный.
— Ну и что? Если девушка хорошая, ей все равно.
— Может быть. Но мне не все равно.
— Боитесь пересудов?
— Да.
— А вам не стоит зайти к психиатру?
— Может, и стоит… Хотя зачем? Я поступаю разумно.
— Ничего подобного. Если тут нету деревенского дурака, очень рекомендую, займите вакансию. Ах, что с вами спорить! Когда собираетесь обыскивать?
— Сегодня, попозже.
— Нет, что же это такое!
— Мне и самому неприятно.
— А если она вас застанет?
— Она уходит к викарию. Кстати, не помолитесь обо мне?
— Помолюсь, — сказала Джейн, — о тонущих в морской пучине.
Задержавшись, чтобы подмигнуть и поднять большой палец, Чиппендейл упустил возможность подслушать телефонный разговор, но мы спешим сообщить, что он ничего не потерял. Звонил викарий, чтобы поблагодарить за старые брюки и чайник с надтреснутым носиком, которые сэр Криспин пожертвовал для благотворительного базара. Конечно, вежливости ради, они немного поболтали. Викарий сообщил, что ждет не дождется миссис Клейберн — прекраснейшую женщину, правда? — и собеседник согласился, что она — прекрасна. Кстати, прибавил викарий, не напомнит ли сэр Криспин захватить с собой эту книжку Эммы Люсиль Эджи, если он не спутал фамилию, а собеседник обещал, что напомнит, и немедленно забыл. Словом, и трубку поднимать не стоило.
Примерно через час, так в полпятого, сэр Кристин пришел в библиотеку, чтобы увернуться от Чизольма, и увидел, что Чиппендейл сидит в кресле, положив ноги на столик. Читал он сборник проповедей и, видимо, обрадовался, что его прервали, хотя кому-кому, а ему проповеди были нужны.
— А, это вы, дорогуша! — приветливо сказал он. — Так я и думал, что зайдете. Читали? Каноник Уистер, если не врет. Все адский огонь да адский огонь. Что поделаешь, такая у них работа! Не напишешь — уволят. У меня двоюродный брат — тоже церковный человек, подметает, пыль вытирает, моет пол, книжечки раскладывает. Викарий его зовет Чистюля Чарльз — и правильно делает, так уж крестили, все равно что меня, только он — Чарльз, а я — Реджинальд Кларенс, тесен мир.
Слушая эти слова, сэр Криспин кое-что заподозрил и решил поделиться своим подозрением.
— Чиппендейл, — сказал он, — вы напились.
Другой покраснел бы, другой — но не этот. Он не привык краснеть от стыда.
— Самую малость, дорогуша, — согласился он, — самую малость. Зашел в «Гуся и гусыню», а
