душа, привязанность к собакам и вкус к экзотическим бутербродам. Выходи за меня, и ты получишь супер- Дагвуда. Не услышишь ни единого грубого слова. Не встретишь косого взгляда. Каждое твое желание будет для меня законом. Я стану подавать тебе завтрак в постель и курить целебные смолы, если у тебя случится мигрень.

— Звучит заманчиво, — протянула Кей. — А скажи-ка мне вот что. Почему, когда ты приглашаешь меня на ланч, ты не делаешь предложения раньше, чем подадут кофе? Почему бы это? Дань привычке?

— Отнюдь. Дело тонкое. Психология. Я рассуждаю так: сытая девушка гораздо уступчивее голодной. К тому же терпеть не могу, когда в такой деликатный момент за спиной шныряют любопытные официанты и делают на тебя ставки. Ну что, решилась?

— Нет.

— Ты и в прошлый раз так ответила.

— И этот не будет исключением.

— Значит, от ворот поворот?

— Значит, так.

— И это после того, как ты наелась моего мяса?

— Я ела спагетти.

— Без разницы. Чем бы леди ни кормилась с руки джентльмена, сам этот факт накладывает на нее ответственность. Она должна расквитаться с ним.

Артистическая персона и его подруга с постной физиономией заплатили по счету и ушли. Не стесняемый более их присутствием, Джо почувствовал себя посвободнее и взял быка за рога.

— Твои упорные отказы порядочному мужчине действительно достойны удивления. «Нет! Нет! Нет!» — просто Молотов в юбке. Впрочем, это не важно.

— Нет?

— Вот видишь — опять нет! Ты небось и во сне это повторяешь.

— Так почему же это не важно?

— Потому что ты обречена на брак со мной. Хотя бы из-за денег.

— Много их у тебя?

— Штука баксов.

— И все?

— Что значит — все? Сколько бедняков и мечтать не смеют о такой сумме! И бедняжек тоже. Например, твоя тетушка Билл.

— Я имела в виду — это все, что осталось от твоего выигрыша?

— Да, знаешь, денежки текут как вода. Такова жизнь холостяка. Судя по Билл, и старой девы тоже. Ты, кстати, давно от нее ничего не слышала?

— Порядком.

— А я утром получил телеграмму.

— О чем же она тебе сообщает?

— У нее какой-то грандиозный план.

— Что за план?

— Она не уточнила. Очень таинственное послание.

— Что-нибудь безумное.

— Ну, что ты! Билл и безумие — вещи несовместные. Старушка Билл — самая смышленая бабенка из всех, кто когда-либо толпился у голливудской кормушки со времен Бетти Грейбл.[2] Билл — дама с идеями. Когда мы с ней вместе горбатились на «Суперба-Лльюэлин», на Кауэнга-бульвар рыскал один дорожный полицейский, который имел обыкновение устраивать засаду где- нибудь в темном уголке, обрушиваться на какого-нибудь ничего не подозревающего мотоциклиста и вручать штрафную квитанцию. Мы наблюдали эти исторгающие слезы сцены в окно, мучаясь от собственного бессилия, потому что горели желанием помочь несчастным, но не знали, как, и только Билл хватило ума наказать негодяя. Как-то раз он зашел в аптеку, а она тем временем привязала заднее колесо его таратайки к пожарному шлангу, и, когда он рванул с места, его выбросило из седла и он имел жалкий вид. В этом вся Вильгельмина Шэннон. Женщина, которая не бросает слов на ветер и вообще предпочитает действовать, а не болтать. Но вернемся к нашим баранам. Я остановился на том, что холостяку трудно соблюдать экономию. В качестве человека женатого я остепенюсь и буду бережливым.

— Я не собираюсь за тебя замуж, Джо.

— Что так? Я тебе не нравлюсь?

— С тобой приятно посидеть за столом.

Официант недвусмысленно замельтешил перед их столиком, и Джо, угадав его мысли, спросил счет. Потом бросил через стол взгляд на Кей и в очередной раз подумал, какая же странная штука жизнь. Никогда не знаешь, что она тебе подбросит. Он прекрасно помнил, что, когда, уезжая из Голливуда, по просьбе Билл Шэннон связывался в Нью-Йорке с ее племянницей Кей, служившей в журнальной редакции, делал это исключительно по дружбе. Никогда не страдавший от недостатка женского общества, он не ожидал большого удовольствия от того, что в его красной записной книжечке прибавится еще один адрес. Но раз уж Билл попросила его связаться с Кей, он связался. И результатом этого безобидного акта доброй воли стали те эмоциональные встряски, которые так основательно его перебудоражили.

— Билл следовало предупредить меня, что я ступаю на опасную стезю, — сказал Джо, завершая вслух свои мысленные воспоминания. — «Приедешь в Нью-Йорк, — сказала она, — повидай мою племянницу Кей». Эдак невзначай. Мимоходом. И никак не намекнув, что ввергает меня в знакомство с девушкой, которая разделает меня как цыпленка и доведет до нервного срыва. А вы говорите, «La Belle Dame sans Merci». Поэтам и не снилась такая безжалостная дама.

— Ките! — удивленно констатировала Кей. — Какой начитанный молодой человек! Надо попросить автограф. Я и не знала, что ты знаток поэзии.

— Извечный почитатель и читатель. Всякий раз, когда у меня выдаются свободные полчаса, меня можно застать с последними сонетами Китса в руках. «Зачем здесь, рыцарь, бродишь ты угрюм и одинок?» Знаешь, войди сейчас сюда этот бедный рыцарь, тоскующий о своей La Belle Dame sans Merci,[3] поймавшей его в ловушку, я бы хлопнул его по плечу и сказал, как глубоко понимаю его чувства.

— Тебе все же приходится послаще, чем ему.

— С чего ты взяла?

— У него не было красной записной книжечки.

Джо передернул плечами и — хотя никто из близко знавших его людей в это не поверил бы — залился краской.

— А тебе откуда известно про мою записную книжку?

— Ты как-то оставил ее на столе, когда пошел кому-то что-то сказать. Я от нечего делать ее полистала. Кто все эти особы?

— Грехи молодости.

— Гмм.

— Не хмыкай. Эти девушки для меня ничего не значат. Так, легкие тени. Пена, оставленная морской волной после прилива на берегу моей памяти. Подай мне любую из них на тарелочке с гарниром, я и глазом не поведу. Теперь для меня никого не существует, кроме тебя. Не веришь?

— Нет.

— Ну вот, опять нет. Клянусь бородой Сэма Голдвина,[4] иной раз меня так и подмывает трахнуть тебя бутылкой по макушке.

Кей угрожающе подняла вверх кофейную ложечку.

— Поостерегись. Я вооружена.

— Сдаюсь. С тобой лучше не связываться.

Официант подал счет, Джо рассеянно заплатил. Кей внимательно смотрела на него своим изучающим взглядом.

— Дело, конечно, не в красной записной книжке, — сказала она. — Подумаешь, новоявленный Казанова — это даже мило. Хочешь, объясню, почему я за тебя не выйду?