Спрашивает р. Элиэзер:
– Акиба, что особенного произошло сегодня?
– Мне кажется, – отвечает р. Акиба, – что твои товарищи удалились от тебя.
Услыша это, разорвал на себе одежды р. Элиэзер, снял обувь и опустился на землю. Горячие слезы обиды и гнева полились из глаз его. И опасения оправдались – тяжелые бедствия обрушились на страну: целая треть масличного урожая погибла; пропала также треть посева на пшеничных и ячменных полях. Даже тесто в руках у месильщицы как-то размокало и разлезалось. Великие бедствия произошли в тот день: куда ни взглянет р. Элиэзер, все выгорало как от пожара.
Сам патриарх рабан Гамлиель едва избегнул смертельной опасности. Как раз в тот день он находился в плавании. Совершенно неожиданно поднялся ужасный шторм, грозя потопить корабль. «С чего это? – стал размышлять рабан Гамлиель, – не иначе как из-за р. Элиэзера». И воззвал он к небесам:
– Господи! Ты ведаешь, что не ради своей славы и не ради славы предков моих поступил я так, но только для прославления Тебя, Господи, дабы не усиливались разногласия и распри среди Израиля.
Прекратилась буря; море успокоилось.
Имма-Шалом, жена р. Элиэзера, – она же сестра рабан Гамлиеля, – все время следила за тем, чтобы не давать р. Элиэзеру пасть ниц во время молитвы. Ибо знала она, что такая молитва его всегда вызывала грозные бедствия для его противников.
Но случилось так, что к дому их подошел нищий, и она отлучилась на одну минуту, чтобы подать милостыню. В это время, терзаемый невыносимою скорбью, пал р. Элиэзер на лицо свое, изливая в горьких мольбах своих душевные муки.
Вернувшись в комнату и увидя это, Имма-Шалом воскликнула:
– Встань, Элиэзер! Брат мой[40] уже убит тобою!
И в ту же минуту раздались звук рога (и голос) из дома патриарха: «Умер рабан Гамлиель!»
Спрашивает жену р. Элиэзер:
– Как предугадала ты его смерть?
– Еще от деда, – отвечает Имма-Шалом, – в нашей семье сохранилось предание: все врата небесные время от времени закрываются, и только врата для жалоб невинно скорбящих всегда остаются открытыми.
Когда р. Элиэзер заболел, пришли (невзирая на отлучение) ученики проведать его. Видя страдания учителя, они заплакали. Один р. Акиба стоял, радостно улыбаясь.
– Чему радуешься ты? – спрашивают товарищи.
– А вы о чем плачете? – отвечает вопросом р. Акиба.
– Как же нам не плакать при виде той скорби, в которой находится перед нами Тора?[41]
– По той же причине я и радуюсь. Видя до сих пор, что у учителя нашего вино никогда не скисает, лен не выбивает градом, елей не горкнет и мед не бродит, я тревожился мыслью, не послужит ли земное его благополучие наградой ему вместо блаженства в грядущей жизни? Ныне же, видя его в такой скорби, я спокоен за него.
Пришли также проведать р. Элиэзера старейшины: р. Тарфон, р. Иошуа, р. Элазар бен Азария и р. Акиба.
И, желая утешить его, говорит р. Акиба:
– Учитель! Ты для народа благодатнее, чем дождь для полей: дождь благотворен для нас только на земле, а ты, учитель – и в земной жизни, и в грядущей.
– Учитель! – говорит р. Элазар бен Азария. – Ты для нас дороже отца и матери: они для нас только на земле, ты же и в земной жизни, и в будущей.
Но вот раздался голос р. Акибы:
– Страдания должны быть принимаемы с покорностью и любовью.
Услышал сказанное р. Элиэзер – сломили слова эти и его неукротимую волю.
– Поддержите меня, – обратился он к своим ученикам, – дайте мне получше расслышать слова ученика моего Акибы. Да, «страдания должны быть принимаемы с покорностью и любовью!»
При известии о близкой смерти р. Элиэзера пришли снова навестить его р. Акиба с товарищами и стали просить у него разъяснений по закону о «чистом» и «нечистом».
И умирающий давал им ответы, до последней минуты поражая их глубиною знаний и ясностью своего ума.
И с последним словом «чисто» отлетела душа его в вечность. Тогда поднялся р. Иошуа и провозгласил:
«Отлучение снято! Отлучение снято!»
На исходе субботы, когда погребальное шествие направлялось из Кесарии[42] в Лидду, навстречу вышел р. Акиба. В непреодолимом отчаянии он начал истязать себя, обливаясь кровью.
И зазвучал надгробный плач его:
«Отец мой! Отец мой! Колесница Израиля и всадники его![43] Много у меня монеты мелкой, но не стало того, кто мне выменял бы ее на чистое золото»…
Р. ИОШУА БЕН ХАНАНИЯ
«Благо родившей его!» – говорили про р. Иошуа.
Встретив впервые р. Иошую, старый Ионатан бен Гиркан сказал про него словами пророка Исайи: «Кого поучит он знанию? Отнятых от молока, отлученных от груди».
– Я помню, – пояснил р. Натан, – что мать приносила его в колыбели в школу, чтобы дать ушам его с младенчества насытиться словами Торы.
Сам же р. Иошуа говаривал:
– Если бы все моря текли чернилами, все тростники были перьями, земля и небо пергаментом и люди все писцами, еще недостаточно было бы, чтобы описать все, чему я учился. И при всем том зачерпнуть из родника знания я успел не более, чем кисточка, обмокнутая в воды океана.
– О, прекрасная Мудрость в некрасивом сосуде! – воскликнула дочь кесаря при виде р. Иошуи, не отличавшегося красотой лица.
– Дочь моя, – сказал ей р. Иошуа, – в каких сосудах у твоего отца, у кесаря, хранится вино?
– В глиняных.
– Как, вино кесаря – и в таких же глиняных кувшинах, как и у всех простых людей!
– А в чем же следовало бы нам держать наше вино?
– Вам, столь знаменитым и славным, приличествует держать ваше вино в серебряных и золотых вазах.
Вино было перелито в серебряные и золотые вазы – и скисло.
Спрашивает кесарь:
– Кто посоветовал тебе сделать это?
– Р. Иошуа бен Ханания, – отвечает царевна.
Призывает кесарь р. Иошую:
– Как мог ты посоветовать это моей дочери?
Рассказал р. Иошуа, по какому поводу он так поступил:
– Мой совет был только ответом на ее вопрос.
– Встречаются, однако, мудрецы и с красивой наружностью?
– Некрасивые – они были бы еще более мудрыми.
