Смущенная тем, что так откровенно разглядывает своего спасителя, Десса перевела взгляд на его широкую грудь, на расстегнутый ворот выцветшей рубашки… Да, именно там и покоилась ее голова, когда он нес ее сюда.

По ее щекам заструились непрошеные слезы. Мужчина молча переводил взгляд с одного предмета на другой с таким видом, словно оказался здесь впервые, старательно избегая при этом ее глаз.

– Ну вот и ладно, – мягко сказал старик. – Теперь тебе надо лечь и немного поспать. Завтра наступит новый день, и все образуется. Здесь тебя никто не обидит. Верно, Бен? Да, кстати, – спохватился он, комично всплеснув руками, – я же забыл представиться! Меня зовут Вили, Вили Мосс, а это – Бен Пул… впрочем, кажется, я это уже говорил…

Он продолжал что-то говорить, но Десса, убаюканная спокойным журчанием его голоса, уже засыпала. Последнее, что она увидела перед тем, как ее глаза закрылись, была широкая спина белокурого гиганта, который выходил из хижины, так и не сказав ни слова.

Бен захлопнул за собой дверь и остановился, глядя на угольно-черный купол неба, усыпанный мириадами звезд. Тоненький серп луны скрылся за горизонтом вскоре после наступления сумерек.

Девчонке повезло. Если ее кто-то искал, лунный свет стал бы ее смертельным врагом. Он вдохнул полной грудью ночную прохладу и медленно, словно желая вобрать в себя всю ее животворящую силу, выдохнул. Того, кто решится хоть пальцем тронуть это несчастное, беззащитное создание, нашедшее приют в его доме, ждет крайне незавидное будущее. Ведь достаточно лишь раз взглянуть на нее, чтобы понять: она просто не может быть в чем-либо виноватой…

Он встряхнул головой и горько усмехнулся своей глупости. Как это можно – увидеть женщину и тут же потерять голову? Да, такое с ним было впервые. Ему всегда было мучительно трудно общаться со слабым полом; он смущался, говорил что-то невпопад, если вообще говорил, так как обычно предпочитал молчать, почему, собственно говоря, и предпочитал избегать женского общества. А все потому, что он рос без матери, – считала Мэгги, и добавляла, что мужчина, привыкший убивать с четырнадцати лет, иначе и не может.

Своего первого врага Бен убил в Геттисберге.

Два года спустя, едва достигнув шестнадцати, в Ричмонде он присоединился к генералу Ли, даже не подозревая, сколько душ загубил этот переживавший свои последние дни славы, гордый и непреклонный лидер конфедератов. Впрочем, когда Ли сдался Гранту, Бен горевал недолго – к тому времени он уже слишком измучился и наголодался, чтобы продолжать отстаивать обреченные идеалы Юга. Теперь он старался не вспоминать о войне: во-первых, она давно закончилась, а во-вторых, убийства на поле боя все равно не считаются таковыми, а потому и не должны бередить его совесть. Его душа болела о другом – о том, что совсем недавно он снова был вынужден убить…

Там, в доме, спала самая прекрасная женщина из всех, кого ему когда-либо доводилось встречать. А исполосованные колючками руки, сожженная солнцем кожа и изодранное в клочья платье лишь дополняли картину несчастья, ничуть не вредя облику их хозяйки. Но ее прелесть этим не ограничивалась. Она сказывалась во всем – даже в том, как эта испуганная малышка интуитивно доверилась его рукам на тех последних ста ярдах до жилища, которые девушка уже не могла пройти сама. Одна мысль о том, что ей, должно быть, пришлось пережить, была для него невыносима; представляя же себе, что бы он сделал с виновником ее несчастий, Бен невольно сжимал свои огромные кулаки.

Он поверил ей безоговорочно, едва взглянув в ее глаза, сказавшие ему яснее всяких слов: «Я многое испытала, и поверь, я страшно устала и несчастна. Я – жертва, и я так больше не могу!» Но даже оставаясь жертвой, она была выше всего, что бы с ней ни приключилось. Гордость ее осанки, искренность взгляда, готовность забыть о страхе и, собрав последние силы, снова броситься на защиту своего достоинства – все это Бен увидел сразу. Но в то же мгновение он понял и кое-что другое. Эта девушка не про него. Она родилась и выросла в другом мире, в мире благополучия и достатка, и когда все ее беды останутся позади, она даже не взглянет на него. Да и кто он, собственно, такой, чтобы претендовать на это?

В самом деле, кто он такой? Бродяга без кола без двора, привыкший считать своим домом тот, где живет сейчас. Когда ему нужна была женщина, он шел в салун «Золотое Солнце», брал первую попавшуюся, а через пару часов грубых ласк в ее до тошноты надушенной постели уходил спать в прерию – на свежий воздух, на пусть жесткую, но не продажную землю. Таким он был всегда, таким навсегда и останется. А это значит, что милая хрупкая девушка, спящая сейчас под отеческим присмотром Вили в хижине, никогда не взглянет на него, как на равного. Может, это и к лучшему. Может, там, в незнакомом ему мире, у нее давно уже есть жених. Что же касается его, Бена Пула, то ему остается лишь обожать ее на расстоянии. И чем больше будет это расстояние, тем лучше. Для них обоих.

Едва она взглянула на него, так наивно и доверчиво, он сразу понял, что грязь прошлой жизни никогда не позволит ему приблизиться к ней. Впрочем, девушка, не ведая о том, что тяготит его душу, могла, под влиянием минуты, проникнуться к нему искренней симпатией. Можно было бы, конечно, воспользоваться этим, отнестись ко всему происходящему как к игре, наконец, просто обмануть ее… Но он всю жизнь ненавидел людей, легко творивших подобные обманы, и не собирался им уподобляться.

В ту ночь Бен долго не мог уснуть. Земля казалась жесткой, как никогда, каждый камешек впивался в его плоть, не давая успокоиться, будоража, будя желание, которое, просыпаясь в молодом, полном сил теле, растекалось по нему могучей волной, вздувая жилы, кипя под самой кожей, доставляя мучительно- сладостную боль.

Когда Вили Мосс вышел на рассвете облегчиться за лагерем, Бен неохотно поднялся и, тяжело ступая, направился к нему.

– Как она там? – буркнул он, останавливаясь в нескольких футах от старика.

– Нормально, – отозвался тот. – Бедная малышка! Все ноги в кровь сбила. Ей теперь и дюйма не пройти. Да, кстати, она направляется в Виргиния-Сити, как и мы, вот я и пообещал взять ее с собой. Когда ты приладишь наконец к повозке это чертово колесо, разумеется.

– Зачем ты это сделал? – спросил Бен сквозь зубы, готовый в этот момент придушить своего товарища.

– Я же сказал, она не может идти, – ответил Вили, окидывая его быстрым проницательным взглядом. – Да что это с тобой, парень?

– Не может идти, значит, пусть остается здесь, – с трудом выдавливая слова, произнес Бен, – а мы потом пришлем к ней кого-нибудь… женщину, например, которая… которая сможет ей помочь. Здесь с ней ничего не случится, да и подождать-то придется всего один день.