– В том-то и дело, что я не дурак, – уже тише буркнул Бен и решительно полез в карман.
На свет появились две монеты, тут же перекочевавшие на серебряный поднос конторки.
Метрдотель не шелохнулся.
«А, черт, – в отчаянии подумал Бен, – этот сукин сын ждет чаевые». Его рука вновь скользнула в карман и после долгих поисков извлекла оттуда еще две монетки поменьше. Два цента.
Опустив глаза, чтобы не видеть презрительной ухмылки метрдотеля, Бен быстро покинул ресторан. Каблуки его сапог отбивали четкий ритм, разносившийся в вечерней тишине по всему городу. Бен был зол. Зол по-настощему. Так зол, что его пальцы то импульсивно сжимались в кулаки, то вновь распрямлялись, словно собираясь схватить за горло какого-то невидимого врага.
– Дурак! – бормотал он себе под нос. – Я покажу ей дурака! Маленькая, избалованная, заносчивая дрянь! Всыпать бы ей хорошенько! Таких, как она, надо воспитывать розгами. И о чем только думал ее отец? Выпорол бы пару раз, сразу бы ума прибавилось!
Проходя мимо «Золотого Солнца», Бен вспомнил, что обещал Роуз привести в порядок ее бухгалтерию. «О черт, опять эти счета!» – с отвращением подумал он. Сейчас у него было совсем не то настроение, чтобы общаться еще с одной женщиной. Даже с Роуз.
Ему хотелось лишь одного – выбраться из этого чертова города, найти какую-нибудь чертову скалу, забраться как можно выше и провести там эту чертову ночь, созерцая луну и звезды.
Именно это он и собирался сделать.
Взошел месяц; туманное марево на западе было прорезано прощальными лучами заходящего солнца. От домов затихшего города протянулись длинные тени; они ложились на землю ровными параллельными полосами, напоминая ряды братских могил с одинаковыми надгробными камнями, под которыми покоились безвинные и безымянные жертвы войны. Бен вспомнил, что однажды уже видел это, и тут же память услужливо донесла до его слуха отдаленный барабанный бой, рев пушек и перекрывающий все это крик… детский крик – его собственный, ведь он же был тогда совсем еще мальчишкой…
Где-то вдали раздался протяжный вой койота. Бен мрачно усмехнулся: душераздирающие вопли дикого зверя как нельзя лучше гармонировали с его собственным состоянием души. Если бы мог, он и сам бы завыл от отчаяния и презрения к себе. По собственному опыту он знал, что лучшим способом расстаться с хандрой было провести какое-то время с детьми: их доверчивость и наивность не оставляли места места ни злобе, ни раздражению, и после каждой такой встречи он чувствовал себя обновленным. Оставалось одно – навестить Сэру и ее ребятишек, а бухгалтерские книги Роуз подождут до завтра. Уж большей неразберихи, чем сейчас, там все равно не будет.
Он зашел в конюшню и попросил грума вывести Красотку. Тот молча повиновался: Роуз распорядилась, чтобы Бену выдавали лошадей по первому его требованию.
Бен нетерпеливо наблюдал, как грум возится с седлом и подпругой: в его ушах уже звучал тихий, неторопливый голос Сэры, в который раз уже повторявший, что она прощает невольного убийцу своего мужа.
Рассчитавшись с до отвращения вальяжным и медлительным метрдотелем, Десса поспешила вслед за Беном, но его и след простыл. Она остановилась посреди улицы, охваченная нехорошим предчувствием. Кто знает, что может придумать этот дикарь? Его выходка со счетом и злила ее, и вызывала сочувствие. Он был смущен, обескуражен, поставлен в глупое положение и реагировал единственным знакомым ему образом. Но все равно, эта история лишний раз доказывала, что у них нет ничего общего. Дессе даже хотелось бы забыть прикосновение его губ к своей руке, блеск желания в его бездонных синих глазах, стук его сердца, но она не могла… пока.
Она вернулась домой затемно, и ей пришлось повозиться с непослушным новым замком. После того как банк выдал ей ключ, Эрлисс поменял ей замок, а с внутренней стороны двери поставил еще один железный засов, чтобы надежнее запираться на ночь.
– Было время, когда здесь и в помине не было замков, – сказал он, – но теперь в городе творится черт знает что, и молодой девушке вроде вас надо быть очень осторожной. Все эти бродяги, знаете ли… Не забывайте про засовы и не вздумайте выходить из дома или открывать кому-либо дверь после наступления темноты.
Эрлисс Лонг почему-то сразу понравился Дессе. Этот не очень еще старый человек с открытым обветренным лицом и добрыми глазами был когда-то старателем и, как все вокруг, охотился за золотом, а затем повесил свое промывочное сито на гвоздь и занялся простым житейским ремеслом, быть может, не столь оригинальным, зато безусловно полезным.
Десса как раз закрывала второй засов, когда в дверь постучали. Она подумала было, что это Бен, но тут же отмела эту мысль как совершенно невозможную. Бен слишком разозлился, чтобы появиться у нее так быстро.
– Кто там? – Ее рука, держащая ушко засова, замерла в ожидании ответа.
– Это шериф Мун, мисс Фоллон. У меня для вас кое-что есть.
Десса снова отперла и гостеприимно распахнула дверь.
– Одну минутку, шериф, я зажгу лампу. Вечерами здесь ужасно темно.
– В домишках вроде вашего всегда темно, – добродушно буркнул Мун, переступая порог. – Все дело в этих крошечных окнах, они нечто среднее между дыркой мышиного лаза и крепостными бойницами. Думаю, тот, кто их прорубал, экономил на стеклах или просто не хотел, чтобы его беспокоили по пустякам после целого дня, а иногда и большей части ночи каторжного труда на ручье.
– На ручье? – переспросила Десса, беря с полки керосиновую лампу и спички. Она сняла стекло, зажгла фитиль, поправила его так, чтобы желтоватое пламя давало достаточно света, и поставила лампу на перевернутый ящик, временно служивший ей столом.
– Да, мэм, на ручье. Почти все золото находили именно там. Золотой песок, реже – самородки… Да, суматошное было время. Народу понаехало – тьма! Здесь все гудело как растревоженный улей. Золота было много, но по-настоящему повезло лишь единицам. И знаете, что самое интересное? Конец всех ждал один: те, кому удавалось разбогатеть, довольно быстро уезжали отсюда, оставляя вместо себя управляющих; остальные долго еще копались в ручье, а когда в карманах начинали появляться дыры, распродавали то, что имели, и тоже уезжали. Вот так все и разбежались. Почти все…
