Сегодня, несмотря на усталость, Мария Ивановна чувствовала удовлетворение: у Люси Алексеевой нашёлся отец. Хотелось верить, что многие из детей найдут отцов после войны. Если у человека погибла жена, но остался в живых ребёнок, это будет ему громадным утешением в жизни. Радость за эту чужую, наполовину осиротевшую семью согревала сердце женщины какими-то новыми чувствами, которых она раньше в себе не замечала. Перенесённые испытания сплотили ленинградцев, сделали их более чуткими, сердечными. Да, война, а особенно блокада, многому научила и во многом изменила советских людей!

Сквозь потрескивание дровишек Марии Ивановне казалось, что она слышит еле уловимое тиканье часов. Она взглянула на стенные. Часы остановились на одиннадцати с минутами, когда бомба попала в соседний дом. С тех пор она их не трогала и они молчали… Поднесла к уху свои ручные. Нет. Эти тикали гораздо чаще.

Значит, ей послышалось…

Крышка на чайнике весело запрыгала. Она сняла его с «буржуйки», поставила на пол и вспомнила, что запас чая кончился. Обидно! Муж приучил её пить крепкий чай, заваренный по всем правилам. Неужели отказаться от этого удовольствия или напиться чёрного кофе? Может быть, у кого-нибудь занять? Сверху доносился шум.

Значит, соседи дома.

Мария Ивановна подложила в «буржуйку» дров, надела ватник и вышла на лестницу. Захлопнув дверь, она поднялась этажом выше и постучала.

— Кто там? — послышался женский голос.

— Катя, это я… Мария Ивановна.

Дверь открылась.

— Пожалуйста.

— Мама дома?

— Дома, дома. Только что с работы приехали…

Женщины прошли в заднюю комнату, расположенную как раз над комнатой Марии Ивановны.

— А-а! Редкая гостья. Проходите. Мы как раз чай пить собрались.

— Здравствуйте, Анна Васильевна. Давно вас не видела. Я тоже вскипятила, да заварить нечем. Хочу у вас одолжить.

— Можно и одолжить. Только мы вас не отпустим. Садитесь, Мария Ивановна.

— У меня там печка топится.

— Ничего, Катя сбегает.

Мария Ивановна согласилась. С этой простой рабочей семьёй она всегда жила дружно.

— Как живёте, Анна Васильевна?

— Как живём?.. Маемся. Нашли бабам дело — домишки ломать. Пятый дом в этом месяце…

Анна Васильевна не успела кончить фразу. От страшного удара пол дрогнул, посыпалась штукатурка, со стола свалилась посуда. Женщины едва устояли на ногах. Катя успела удержать закачавшийся шкаф. Стоявшая на шкафу ваза с треском рухнула на пол… От поднявшейся пыли сначала ничего не было видно.

— Мама, это снаряд, — сказала Катя.

— Слышу, не глухая, Слава богу, не к нам!

— В наш дом!

— Мария Ивановна, не к вам ли? Уж очень близко… Вот и живы! Смерть за нами ходит — ближе, чем рубашка к телу…

— Я схожу посмотрю.

— Стойте, Катя. Надо ждать второго ещё где-нибудь поблизости, — сказала Мария Ивановна.

— А печка-то ваша… Как бы пожара не было.

— Да, да… — спохватилась Мария Ивановна. Все женщины поспешили вниз.

Миша бежал ровным, крупным шагом. Ему казалось, что мина должна взорваться в семь часов и, значит, он успеет. Мария Ивановна жила на Посадской улице. Завернув за угол около мечети, он прибавил ходу. «Где-то здесь поблизости. Надо спросить».

Спрашивать не пришлось. Около одного из домов он разглядел пожарные машины.

— Что тут случилось? — еле переводя дыхание, спросил Миша.

— Снаряд попал.

— А какой это дом?

Услышав номер дома, Миша сразу все понял. Он опоздал, и мина взорвалась.

— Куда ты лезешь? — остановила его за рукав дежурная.

— Я должен… Пустите… Миша вырвался и юркнул под ворота.

Место поражения он нашёл сразу. В квартире Марии Ивановны собралась целая комиссия, весь актив МПВО дома, и все ломали голову, как мог влететь снаряд в комнату, если окна выходят на север.

— Вы послушайте меня, — горячился один из жильцов. — Смотрите! Снаряд влетел оттуда в окно, ударился здесь, отскочил рикошетом и разорвался в углу. Вот видите, где он разорвался!

— Да что он, футбольный мяч, по-вашему?

— А вы думаете, снаряды не рикошетируют? — не унимался «специалист».

Спор разгорался.

В противоположном углу в кресле безучастно сидела хозяйка. Она, как и все, находившиеся в комнате, была обсыпана извёсткой.

— Мария Ивановна!.. Вы!.. — радостно крикнул Миша.

Мария Ивановна, узнав его, приветливо улыбнулась.

— Ты зачем, Алексеев, пришёл?

— Я к вам… Вас не ранило?

— Нет… Я случайно вышла из квартиры. Значит, ещё не суждено…

— А больше никого не было здесь?

— К счастью, никого.

— Вот хорошо… — вздохнул Миша. — Хорошего мало. Смотри, как разворотило. Все засыпало, исковеркало…

— Главное, что сами живы и никого другого не ранило…

— Да, конечно… А это все пустяки. Уборки много, ремонт большой… Товарищи, вы ещё долго будете осматривать? — обратилась она к собравшимся активистам.

— Да вот не можем понять, в чем дело. Снаряд не снаряд…

— Ключ от квартиры я оставлю управхозу, — устало предложила Мария Ивановна. — Вы осматривайте сколько угодно, а я пойду.

— Куда?

— К себе на работу… В детский сад.

Миша проводил Марию Ивановну до Кировского проспекта, попрощался и направился домой. Там он рассчитывал позвонить Ивану Васильевичу и сообщить о взрыве мины.

Казалось, что этот богатый событиями день кончился…

Но Миша ошибся.

Впереди его ожидало такое, чего он, конечно, никак не мог предусмотреть.

Брюнет возвращался с Васильевского острова. Он видел Тарантула, получил указания и ехал успокоенный. Некоторое время придётся выждать и снова взяться за работу. Все, что случилось, не так ещё страшно… Семён Петрович предупреждён, Нюська сидит где-нибудь в блиндаже и дрожит от холода и страха. Пускай ждёт. Он сначала должен заехать домой, взять часы, ценные вещи и только тогда поедет в Старую Деревню. Времени сейчас… Брюнет взглянул на часы. Без пяти семь. Значит, прозевал… Ему хотелось быть на улице в шесть пятнадцать и услышать взрыв. Мишка в момент взрыва должен был находиться на судне или на улице, и Брюнет был убеждён, что взрыв услышит весь Ленинград. «Нужно было бы его послать с противогазом в кино…» — подумал бандит.

На углу Введенской кондукторша предупредила, что трамвай пойдёт на Барочную. Это не устраивало Брюнета, и он вышел из вагона. Подняв воротник, он зашагал по Большому проспекту.