О Н. А. Сардановском см. в коммент. к четверостишию «Белогривый поп Гаврила…» (с. 499– 500).
«Могу отметить, — вспоминал Сардановский, что он ‹Есенин› любил музыку и пение ‹…›; Моя посредственная игра на скрипке ему определенно нравилась, и я помню, как в Москве мы вдвоем подолгу засиживались вечерами: он читал стихи, я играл на скрипке…
Я помню, ему очень хотелось переложить какой-либо свой стих на музыку, и он меня упрашивал подобрать музыкальное сопровождение к его детскому стишку «Гуси»: «Бай, бай, детка…» ‹и т. д.› (ИМЛИ).
Вместе с тем известен факт обращения к музыкальному творчеству самого Есенина. Так, в книге лирики Александра Балагина «Капризное сердце» (2-е изд., Тифлис, 1920) стихотворение «Разлука» («Сокол мой уплыл на струге…»), посвященное Александру Ширяевцу, сопровождено пометой, что оно «положено на музыку поэтом Сергеем Есениным». Каких-либо других сведений об этом не найдено.
«
Печатается по машинописи очерка Н. А. Сардановского «Из моих воспоминаний о Сергее Есенине» (ИМЛИ). Датируется по содержанию очерка.
Четверостишия связаны со случаем, имевшим место в родном селе поэта. Н. Сардановский вспоминал:
«В 1914 г., когда Ока была запружена Кузьминскими шлюзами ‹…›, мы решили переплыть реку, имея в виду, что до нас, кажется, никто в Константинове Оку еще не переплывал. 8 июля, когда в Константинове празднуют Казанскую, мы пробовали свои способности держаться на воде. Продержались в среднем по 40– 55 минут. На другой день, при встречном ветре, Оку мы переплыли. Плыло нас только трое: Костя Рович, московский реалист, Сергей и я. Когда я последним выходил на другой берег Оки, Сергей сидел на песке, и из горла его шла кровь. Так как для нас, плохих пловцов, переплыть Оку представлялось целым подвигом, то мы и решили его «воспеть». Есенин написал на дверной притолоке того дома, где наша компания проживала, стихотворение, кажется, из трех строф, в тяжеловесном стиле греческой поэмы. Я помню последнюю строфу: «Сардановский с Сергеем Есениным…» ‹и т. д.›. Так как соревнование во всех его видах было нашей основной чертой, я записал там же, на притолоке, свое стихотворение: «То не легкие кречеты к небу вспарили…» ‹и т. д ›.
Исход конкурса был сомнителен, и Сергей тут же написал еще: «Когда придет к нам радость, слава ли..» ‹и т. д.›.
По народному поверью, на Ильин день (20 июля ст. ст.) какой-то легендарный олень довольно легкомысленно ведет себя по отношению к рекам и озерам, поэтому после Ильина дня купаться нельзя».
В другом варианте очерка («Из воспоминаний о юности») Н. Сардановский написал о начале стихотворения Есенина:
«Первые строчки неплохо рифмовались так:
Кажется это единственное упоминание в стихах Есенина названия его родного села.
Стихи о «проплыве» были написаны на дверной притолоке дома священника И. Я. Смирнова. В этом доме часто собиралась молодежь и проводила свой досуг.
Делегация Всероссийского Союза писателей, выезжавшая в село Константиново, 6 июня 1926 года посетила этот дом и, как вспоминал член делегации В. Наседкин, видела на одной из его дверей «написанное Есениным стихотворение, которое, к сожалению, не разобрать, кроме последней строчки…»
«
Печатается по тексту, приведенному по памяти в письме Н. А. Сардановского к К. Л. Зелинскому от 31 января 1958 г. (РГАЛИ, ф. К. Л. Зелинского).
Датируется 1914 годом — по помете под текстом стихотворения в письме Н. А. Сардановского.
По воспоминаниям Н. А. Сардановского, это стихотворение Есенин вместе с другими своими произведениями читал преподавателю университета им. А. Л. Шанявского профессору П. Н. Сакулину. Профессор, по словам Есенина, «особенно одобрил» стихотворение «Выткался на озере алый свет зари…»
«Между прочим, я, не специалист в этом деле, услыхав это стихотворение, почувствовал впервые, что в стихах Есенина появляется подлинная талантливость, — продолжал Сардановский. — Однако я долго недоумевал, как мог профессор одобрить стихотворение Есенина,
которое поэт посвятил мне ‹…› «Упоенье — яд отравы…» ‹и т. д.› (Восп., 1, 133).
Печатается и датируется по воспоминаниям.
Рассказывая о праздновании дня рождения Есенина в 1917 году, М. Л. Свирская вспоминала: «Было очень оживленно и весело. Есенин настоял, чтобы я с ним и с Алешей ‹Ганиным› выпила на брудершафт. Мы выпили ‹…›. Вдруг Есенин встал, взял со стола одну свечу и потянул меня за руку: «Идем со мной, мы сейчас вернемся». Я встала и пошла за ним в их комнату. Есенин сел за стол и показал мне рукой на второй стул. Я села. Он стал писать.
— Сережа, я пойду.
— Нет, нет, посиди, я сейчас, сейчас.
Дописав, он прочел мне ‹…› стихотворение. Хорошо помню, что в нем было пять четверостиший, но пятое вспомнить не могу ‹далее приводится текст стихотворения «Мине»›.
— Сережа, почему ты написал, что влюблен так же, как я? Ведь ты меня научил любить. — Он ничего не ответил. Держа свечу в одной руке и листок со стихотворением в другой, вышел из комнаты. Я пошла за ним. Он прочел стихотворение присутствующим и отдал его мне ‹…›.
В своем стихотворении Есенин назвал меня «радостной». Видимо, я и была такой от счастья, что живу в революцию, которая меня сделала ее участницей ‹…›. Я верила в идеальное недалекое будущее. Своей непосредственной верой я заражала других. Сергею это тоже, наверное, передавалось, когда он бывал со мной, и за этим он тянулся. Время нашей дружбы было непродолжительно» (Минувшее, с. 53–54, 56–57).
