Успех имеет свою негативную сторону, хотя, в конце концов, светлая сторона гораздо важнее. «Creep» по-прежнему остается блестящей песней. Но проблема в том, что значительная часть ее успеха заключалась в эпатаже, почти шоковом воздействии. Песня сочетала классическую мелодию и жесткий текст, что отлично подходило для эпохи MTV. Это прекрасно схвачено в сериале «Бивис и Батхед» , когда Бивис объясняет, почему песне необходимо «немножко отстоя», — можно сказать, такова была главная тенденция рока 1990-х гг. Став широко известной, «Creep» потеряла изрядную долю шокового воздействия, но с нами остался тот исключительный момент, когда Том поет: «Ruuuuuuuun!» и тянет ноту так долго, что, кажется, вот-вот сорвется.. . и затихает, чтобы возвращаться снова и снова.

27 августа 1993 года группа Radiohead должна была выступать на фестивале в Рединге. Однако утром Том Йорк проснулся с ларингитом, от голоса остался лишь слабый хрип. Рэйчел позвонила Крису и Брюсу сообщить, что Том петь не сможет, а сам он тем временем мрачно сидел и бренчал на акустической гитаре, сочиняя новую песню. Мелодия получалась очень красивой, но последовавшие за ней стихи входили в контраст с ее гармоничностью. Они вобрали в себя горечь предшествующих месяцев в карьере Radiohead, погружения в «Creep» — песню, которая их одновременно спасла и измучила. И вот это странное, почти изможденное состояние подарило Тому и его поклонникам незабываемую метафору «Му Iron Lung» («Мое железное легкое») .

Этот образ Том хранил в голове с тех пор, как в университете увидел рисунок ребенка с «железным легким». Такие приборы в первой половине XX в. позволяли дышать больным, перенесшим полиомиелит. Несчастный ребенок помещался внутрь гигантской металлической трубы, так что только его голова оставалась снаружи; внутри трубы создавался вакуум, который заставлял поврежденные легкие расширяться и втягивать воздух. Устройства спасали жизнь, но некоторые люди проводили годы в плену металлического каркаса.

В сентябре 1993 года, когда «Creep» в Великобритании вышел заново, а Том полностью восстановил голос, Radiohead ничто не держало в своей стране. Музыканты вернулись в Америку, где Том по большей части сидел в хвосте гастрольного автобуса и сочинял песни. Теперь участники группы не так уж много разговаривали между собой. Вернувшись к песне «Му Iron Lung», Том решил, что мелодия слишком красивая для такого текста. Со злорадным удовольствием он дописал вторую половину песни, такую же жесткую и необузданную, как и слова. Как позднее заметили многие слушатели, примерно то же самое Курт Кобейн сделал с «I n Utero» — смешал сахар своих мелодий с толченым стеклом, словно намеренно саботируя любую возможность успеха в мейнстриме.

К концу года, когда Radiohead наконец надолго вернулись домой — впервые за два года, — Том купил «дом, который построил „Creep'», на проценты, полученные от проката песни. Но он был совершенно вымотан.

«Стоит добиться какого-либо успеха, проваливаешься в собственную задницу и теряешься там навсегда, — заявил он в интервью Стюарту Бейли для «NME» . — По возвращении в Оксфорд я был невыносим. Я уверился в своей роли чувствительного творца, который должен пребывать в одиночестве, этакая мелодраматическая, страдальческая личность, только и способная создавать музыку. Это абсолютно противоположно правде. Такие вещи случаются с каждым, но нельзя позволять этому состоянию наваливаться на тебя. Иначе ты просто не человек».

Давление на Тома, олицетворявшего для многих «парня из „Creep'», сильно отличалось от того, что переживали другие участники группы. «Эд, Колин и Фил оставались вполне бодрыми и свежими, — вспоминает Найджел, — потому что они меньше находились в лучах рампы, и им удавалось легче справляться с ситуацией. Они оставались теми же симпатичными и застенчивыми парнями. Том, может быть, несколько отличался от них по настроению из-за внимания к его персоне, но все же нельзя сказать, что его личность изменилась в мгновение ока».

Позднее Колин описывал тот период в конце турне «Раblо Ноnеу» скорее как «надлом», нежели «распад». Но они не рухнули в бездну. Просто после двух лет скитаний им нечего было сказать.

Несколько месяцев они ждали возвращения в студию, но когда тур закончился, они были совершенно не в состоянии начинать следующую запись. К счастью, успех «Pablo Honey» обеспечил им немного времени. Они также успели связаться с одной из ключевых фигур в музыке инди, продюсером Джоном Леки. На него «Раblо Ноnеу» не произвел особого впечатления, а вот демо-версии других песен, вроде «High And Dry» и «The Bends», присланные ребятами, — совсем наоборот. Леки только что закончил серию изматывающих, невероятно затянувшихся сессий записи припозднившегося второго альбома Stone Roses, но если он искал для себя на будущее задачу полегче, он ошибся. В конце февраля 1994 года группа Radiohead пришла в студию «RAK» в западной части Лондона, но почти сразу дела пошли не лучшим образом. Стороны просто не желали слышать друг друга.

«У нас была одна песня, требовавшая активного участия струнных инструментов и тяжелых гитар. Она была весьма эпической и звучала почти как „November Rain' Guns N'Roses, — рассказывал Эд О'Брайен Стиву Малинсу из «Vox» . — Том в тот период пытался отрешиться от всего. На нас сильно давили, требуя громкую, помпезную запись, а мне хотелось делать полностью противоположные вещи».

Из всех композиций, составивших в итоге второй альбом, на первых порах у них были только демо- версия «High And Dry», давно отложенная в дальний ящик и почти забытая, а также сырой вариант «Nice Drеаm».

«Мы буквально боялись собственных инструментов, — говорил Том в том же интервью для «Vox» . — Возможно, это звучит чересчур драматично, но так сложилось. Наверное, смотреть на нас было мучительно. Я понимаю, что для Джона Леки это было тяжело, он не знал, что за ерунда с нами происходит. Мы без конца спрашивали его: „И что ты думаешь? Что мы должны делать?' А он отвечал что-то вроде: „Откуда я знаю, это ваше дело. Можете делать любую фигню, только делайте, вместо того чтобы сидеть и размышлять'».

К счастью для них, Джон Леки уже такое повидал. Он работал со многими звездами, начиная с отдельных участников The Beatles и заканчивая The Verve, и знал, что надо просто подождать, пока музыканты будут готовы. Запись нельзя брать наскоком.

«Джон Леки казался самым расслабленным человеком, которого я когда-либо встречал, — рассказывает Найджел Пауэлл. — В то время я задавался вопросом, чем он вообще занимается, потому что каждый раз, когда я к ним заглядывал и заставал его в студии „RAK' и паре других мест, казалось, будто единственное его занятие — сидеть в глубине аппаратной.. . а тем временем другой, маленький коротко стриженный парень по имени Найджел Годрич (которого тогда никто не знал), делал всю работу, суетился и следил за установкой микрофонов. Но сегодня, оглядываясь назад, я могу понять, что делал Джон Леки: он создавал атмосферу спокойствия. Просто сидел на заднем плане и говорил: „Да, это звучит отлично...' Он сдерживал всеобщее напряжение: „Звучит классно, может, сделаем еще один вариант?' Он руководил процессом записи, но пытался делать это в максимально расслабленной манере».

Однако звукозаписывающая компания не может расслабиться. Один из представителей лейбла, прослушав материал, покинул студию в ярости: «Я не намерен выпускать какой-то там прогрессив. Какого черта здесь происходит?»

Напротив, сейчас Кит Уозенкрофт из EMI утверждает, что с самого начала было ясно: «The Bends» станет блестящей записью. «Песни вроде 'Street Spirit', 'Nice Dream', 'Fake Plastic Trees' и другие были тому свидетельством, — говорит он. — Я не припоминаю, чтобы кто-то критиковал эти тексты. И вообще, это никакой не прогрессив».

Но, собирались представители лейбла давить на группу или нет, у музыкантов складывалось чувство, что от них ждут нечто подобное новому «Creep». Джон Леки говорит, что EMI прежде всего хотела получить ударный сингл, а уж потом доделывать альбом. «Это изрядно влияло на первые недели записи, — сказал Леки в интервью «Melody Макеr». — Потому что каждые три-четыре дня представитель звукозаписывающей компании или их менеджер появлялись у нас, чтобы прослушать будущий хитовый сингл, а у нас была