превратить веру в силу, дающую избавление, изменяющую мир. Но в таком случае в центре внимания всех конфессий должны находиться не специфически религиозные, а социальные проблемы, в том числе вопросы идейного и культурного воспитания, просвещения и т. п. И потому-то волей или неволей стал бы преобладать – с одной стороны, ненавистный Толстому, а с другой, им же нередко превозносимый – научно-логический тип мышления, в соответствии с которым картина мира строится на принципах, в общем-то противоположных религиозным представлениям.

И еще. Вряд ли следует всерьез принимать мечтания Толстого о создании некоей «синтетической» глобальной религии: он все-таки твердо верил в возможность реставрации авторитета христианства в современном мире – притом даже поставил его во главе всех прочих вероисповеданий. И только посредством такой модели предполагался возможный определенный синтез между разными религиями в рамках какой-то новой, но интегрирующей все человечество, идеологии.

Поэтому-то Толстой всего более стимулировал не только веротерпимость, но и рост экуменического движения, – обстоятельство, которым не замедлили воспользоваться в своих целях и мусульманские модернисты. Ведь они жаждали превратить реформированный (или, вернее, «обновленный») ислам в цементирующее начало для своих этносов, сконструировать на его основе и нравственное поведение нового типа, и новую же интеллектуальную культуру, которые в совокупности своей позволили бы противостоять экспансии ортодоксального христианства²⁶² и его неизбежного спутника – насильственной русификации. Ее же апологеты стремились обеспечить – если воспользоваться терминологией кибернетика Джона фон Неймана – «синтез надежных организмов из ненадежных компонентов»²⁶³, раз и навсегда снять выступавшие как полярные с точки зрения шовинистического сознания категории «русско-православное» и «нерусско-нехристианское».

Так, несомненно огромно влияние Толстого (в частности, его рассказа «За что?», в котором, как и в «Хаджи-Мурате», «нашли свое выражение его полонофильские настроения») на круг проблем, связанных с судьбой Польши, – и, шире, всех вообще нерусских регионов в составе Российской империи²⁶⁴. Ведь, как писал с сожалением известный историк Николай Кареев, в глазах иноплеменников официальная Россия «совершенно закрывает Россию неофициальную, русское общество и русский народ»²⁶⁵. Сам же Кареев, как и многие другие русские демократически мыслящие люди, призывал: «Пусть на всем пространстве империи будет делом вкуса каждого считать себя великороссом, малороссом, поляком и т. п. (в т. ч. и мусульманином! – М.Б.) и пусть на всем же этом пространстве свободно удовлетворяются культурные потребности великоросса, малоросса, поляка»²⁶⁶.

Подобного рода толерантные декларации – а их с каждым годом становилось все больше – способствовали общему «потеплению атмосферы²⁶⁷ в решении всего сложнейшего узла национальных проблем²⁶⁸ и, соответственно, стимулировали активность и мусульманских модернистов²⁶⁹.

Одной из наиболее важных из числа стоящих перед ними задач была борьба, с одной стороны, против диффамации и клеветы со стороны различного рода исламофобов, а с другой – за укрепление и расширение собственных, но уже, так сказать, формализованных позиций в разных сферах культуры²⁷⁰, в частности, в тогдашних средствах массовой коммуникации.

Что касается первой части задачи, то здесь мусульманские модернисты могли смело рассчитывать на поддержку значительного числа представителей русской культурной элиты²⁷¹, в том числе и видных ученых.

Так, крупнейший языковед И.А. Бодуэн де Куртенэ писал в 1905 г.: «Чрезвычайно много вреда в умственном и просветительском отношении приносит некритическое, часто вероисповедное и фанатическое, преподавание закона Божия и связанной с ним так называемой истории…»²⁷²

Требуя изъятия преподавания «закона Божия» из учебных программ, он далее настаивал и на необходимости устранить из школьных хрестоматий «отрывки, воспевающие подвиги, набеги, захваты» и «всякие экскурсы в области идейного издевательства» над другими народами, образ жизни которых отличается от жизни народа, к которому принадлежит автор, ибо они «воспитывают в молодом поколении дух шовинизма и национализма»²⁷³.

Этот «дух шовинизма и национализма» – но в его великодержавном варианте – сильно бил и по татарам, которые, «будучи культурной, экономически сравнительно самостоятельной нацией, упорно сопротивлялись русификаторской политике…»²⁷⁴.

Благодаря первой русской революции возникают различные просветительские общества, народные библиотеки, издательства, национальный театр, происходят серьезные сдвиги в системе школьного образования. «Такие же изменения, – продолжает Каримуллин, – происходят и в области татарского книжного дела, резко возрастает книжная продукция, демократизируется ее содержание, расширяется география книжного дела…»²⁷⁵

Царские чиновники расценили все это как «мусульманское явление, направленное прежде всего против существующего государственного строя в империи». Начались преследования татарской книги «во всех ее видах». Было созвано «Особое» совещание по выработке мер для противодействия татарско- мусульманскому влиянию в Приволжском крае», в решениях которого было уделено особое внимание борьбе против татарского книге-издательства²⁷⁶, или (тут уже приходится вносить коррективы в данные Каримуллина), точнее, против всего того, что можно было сравнительно легко подвести под рубрику «панисламская пропаганда». Что же касается миссионерско-руссификаторских кругов, то вполне понятно было их возмущение непрестанным выходом в свет – и притом громадными по тем временам тиражами – сугубо религиозной исламской литературы²⁷⁷.

Как, наконец, могли власти остаться равнодушными к утверждениям М.М. Рамзи – автора вышедшего в 1908 г. двухтомника «Собрание известий и памятников относительно событий в Казанском ханстве и Булгарском государстве и о казанских царях»²⁷⁸ – о том, что «родина является общей для тех, кого она объединяет одинаковыми правами, одинаковыми выгодами. Но мусульмане лишены пользования самыми дорогими правами своими… Можно ли сказать после этого, что мусульмане имели общую родину (имеется в виду Россия. – М.Б.)? Нет и нет! Родина – это не только место рождения. Отечеством мы называем действительную родину, в которой есть все права для детей ее в различии родов и классов их по… вере», что в России пытаются закрыть для мусульман «все пути наук и знаний, кроме пути русского, для… обращения в христианство»²⁷⁹.

Конечно, особую тревогу у царизма вызывала публикация на татарском языке наиболее радикальных во всем, что касалось национально-конфессиональных проблем, изданий – марксистских и в той или иной степени близких к ним других революционных книг, брошюр, статей²⁸⁰ (хотя в начале XX в. влияние этой литературы на мусульманские массы было еще в общем-то незначительным²⁸¹).

Царское правительство всячески пыталось держать духовную жизнь мусульман – в первую очередь татар – в изоляции от всевозможных русских оппозиционных и революционных движений и тормозить рост в лоне мусульманства модернистских идейных тенденций и практических акций.

31 декабря 1908 г. департамент полиции МВД разослал губернаторам «совершенно секретный циркуляр. В нем сообщалось: «Из имеющихся… сведений усматривается, что за последнее время в татарской литературе замечаются совершенно новые веяния, грозящие расшатать весь многовековой уклад жизни 14 -миллионного мусульманского населения… и дающее возможность предполагать о готовящемся в жизни сего населения серьезном переломе». Эти изменения, по мнению составителей циркуляра, связаны с появлением нового метода обучения в татарских школах, сторонники которого «призывают татарское население России к образованию, к приобретению практических познаний как в области ремесел и промышленности, так и в изучении иностранных языков, дабы оно было культурно и богато». Против этих людей, продолжал циркуляр, выступают «стародумы магометанства», которые, боясь потерять прежнее влияние и силу, «помышляют даже привлечение на свою сторону администрации к делу расправы с новаторами», обвиняя их в отступничестве от ислама и обращении в неверных»²⁸².

Полагая, что еще нельзя предугадать, «какая из двух партий останется победительницей и какие будут с точки зрения интересов русской государственности, результаты победы» (хотя в общем-то скорее склоняясь к мысли об исторической обреченности «стародумов магометанства»), циркуляр все же