поляков, это одно из того немногого, что их объединяет. Не проводите меня? Я живу на авеню Ягеллонов.
Если бы он назвал другой адрес, граф с негодованием отверг бы его «недвусмысленное предложение». Но авеню Ягеллонов… Ну, смотри — сам напросился…
— Конечно, провожу…
Из корпуса они уже выходили, чуть ли не рука об руку. Никто на это не обращал здесь никакого внимания — каждый был волен жить как хочет и спать с кем хочет. Было уже темно, на территории включили фонари, но половина из них не работала. Стоянка и вовсе не освещалась…
Профессор эффектным жестом вскинул руку, и, отзываясь на зов брелка автомобильной сигнализации, приветливо мигнула фарами маленькая круглоглазая «Альфа-Ромео».
— Прокатимся?
— Я на своей…
— Как желаете… — чуть обиженно ответил профессор.
Польский «Фиат» был хоть и родственником «Альфа-Ромео», но дальним. Графу Ежи надо было другое — в бардачке лежал заряженный семью патронами «наган» прадеда. Запустив мотор, он протянул руку, достал из бардачка револьвер. Подбросил и сунул во внутренний карман блейзера.
Несмотря на то что «Альфа» могла запросто «сделать двести» даже на узких, забитых транспортом улицах Варшавы, профессор вел машину медленно и осторожно, то ли опасаясь чего, то ли просто желая сохранить в чистоте водительские права. Ежи без труда держался у него на хвосте, даже со своим «Фиатом», который на пятой передаче ехать не желал вовсе, а при переходе на пониженную дергался, как паралитик. Ехать было недалеко, уже через десять минут показалось знакомое авеню Ягеллонов. Как граф и ожидал, профессор свернул примерно там, где недавно стояла желтая «Веспа» и где он недавно схлопотал штраф. Дворы в Новой Праге были темными, тихими, дома — дорогими и пристойными. Совсем рядом был зоосад и парк русской армии[83], район считался престижным.
Профессор легко выбрался из кабриолета, даже не закрывая дверь, вручную поднял тент. Было какое-то странное очарование в старинных кабриолетах, имеющих настоящий тент, который надо поднимать вручную, а не сервоприводами. Напоследок профессор погладил машину по крылу, будто коня, сослужившего верную службу.
Опасения графа не подтвердились — консьержа в подъезде не было, и камеры видеонаблюдения тоже, по крайней мере, он ее не заметил. В подъезде было светло и уютно, на ступеньках лежала красная ковровая дорожка, прикрепленная медными гвоздиками к полу. На каждом этаже была настоящая цветочная галерея.
— Уютно тут… — как бы вскользь заметил профессор.
— Я привык к другому.
— К чему же?
— Либо поместье — там всё свое, родное, руками сделанное. Либо съемная квартира недалеко от полка — там какая обстановка есть, так и ладно.
— Квартира в Варшаве всё же удобнее поместья.
— Не спорю…
Оказалось — третий этаж. Дверь у профессора была вычурная, деревянная, какая-то наборная из дерева разных пород. Перед дверью — коврик.
Цвета радуги.
Замок был только один, да еще английский. Очевидно, профессор не придавал значения обращениям варшавской полиции к домовладельцам о необходимости ставить на двери, как минимум, два замка разных систем.
— Прошу!
Холл — довольно большой, просторный, выполнен в технике минимализма. Очень необычные светильники — как световые колонны, в каждом углу, от пола до потолка. Квартира явно дизайнерская, и дизайнер поработал необычный.
Граф Ежи оглянулся в поисках сменной обуви.
— Не беспокойся. Здесь чисто, домработница приходит каждый день. Ненавижу грязь, знаешь ли…
— Проходи вон туда…
За дверью, сделанной из металла и стекла, оказалась комната, видимо, гостиная. Большая и холодная, выполненная в серо-синих тонах, почти без мебели. Жалюзи вместо штор и тюля, диваны какой- то странной формы — большие, кожаные. Журнальный столик, тоже из металла и стекла, профессор ловко подкатил к одному из диванов.
— Располагайся. Какую музыку включить?
— Не знаю… что-нибудь погромче…
— Вот как… Рэп подойдет? Мне подарили кассету, я ее еще не слушал.
— Вполне.
По ушам ударили громкие, бестолковые аккорды. Господи, как люди могут слушать это, это же не музыка! Единственное ее достоинство — она может заглушить всё, даже вопли.
Профессор подмигнул:
— Я сейчас вернусь…
Граф Ежи досчитал про себя до двадцати, еще раз погладил рукоять револьвера в кармане. Потом, крадучись и стараясь не шуметь, пошел вперед…
Пана Ковальчека хватило ненадолго — ровно до того момента, как граф Ежи на его глазах смыл в унитазе его недельный запас дури, найденный в ванной комнате, а потом и самого профессора сунул головой туда же и пустил воду. Отплевываясь грязной водой, профессор раскололся, как арбуз, который несли-несли да и уронили неосторожно.
Пан Ковальчек был распространителем дури, распространял ее в университете и неплохо зарабатывал на этом. Взялся он за это потому, что был иностранным гражданином и оппозиционером — если бы полиция арестовала его за распространение наркотиков, моментально поднялась бы волна, что еще одного оппозиционера схватили и подкинули ему наркотик, чтобы отправить за решетку. Такое вот алиби.
Наркотики пану Ковальчеку поставлял некий пан Жолнеж Змиевский, у него была квартира в Мокотуве, как и у Елены, — богатый, надо сказать, район. Кем был пан Змиевский, где он работал, — того пану Ковальчеку известно не было, но он подозревал, что пан Змиевский является полициянтом или того хуже — служит в безпеке. Самое интересное, что пан Змиевский регулярно передавал на реализацию только кокаин и синтетические опиаты, а вот героин у него был лишь время от времени, но если он появлялся, то в большом количестве и по выгодной цене. Это граф Ежи узнал, когда макнул пана Ковальчека в унитаз, а заодно узнал и имена тех, кому пан Ковальчек продавал героин. Вывод из этого из всего был простой — пан Змиевский действительно служит в полиции и имеет личный канал из Латинской Америки, по которому переправляются наркотики. А вот с Востока он ничего не получает, но если изымается какая-то партия наркотиков, то он каким-то образом получает часть ее на реализацию.
Короче говоря — преступная шайка налицо.
Закончилось это тем, что граф Ежи сунул Ковальчеку в рот ствол «нагана» и весьма подробно объяснил, что он с ним сделает, если он или еще кто-то продаст пани Елене хоть грамм какой-либо дури. Если это произойдет, то он просто пристрелит пана Ковальчека, а потом и того наркоторговца, который продаст ей дурь. Таким образом пан Ковальчек теперь в ответе за дела всех своих собратьев по ремеслу, и в его интересах — сообщить о графе, как о человеке, с которым лучше не связываться всем панам наркоторговцам Варшавы.
Вытерев ствол револьвера полотенцем, иначе его просто противно было бы класть в карман, граф Комаровский покинул сей гостеприимный дом с ковриком цвета радуги на входе, оставив его хозяина
