— Приезда короля ждет еще и французский посол. Я с ним говорила. Вместе с династией Валуа мы окружим Габсбургов кольцом и не позволим им хозяйничать в Европе! Король Франции вполне с нами согласен. Даст бог, при его поддержке на престоле венгерском воцарится сын Изабеллы, Ягеллон по крови.

Но Кмита настаивал на своем.

— Если ваше королевское величество желает по-прежнему на Вавеле быть хозяйкой, пора покончить с Тарновским и Радзивиллами. Слишком вознеслись они при молодом короле.

— Выскочки они, — с пренебрежением заметил Гурка, — где им тягаться со старопольскими дворянами. Вы полагаете — они могут нам… угрожать?

— А почему бы и нет? Радзивилл получил от императора Карла княжеский титул, за то что в Вену драгоценности покойной Елизаветы доставил. Вон какой чести удостоился! — продолжал Кмита.

— Что правда, то правда, — подтвердила королева. — А какой титул он Тарновскому выхлопотал, слышали?

— Не слышал и слышать не хочу, — отвечал воевода с презрением. — Нам, польским вельможам, отвратны титулы да звания, от чужеземцев полученные.

— И все же, — продолжала Бона, — Тарновский графом стал.

— Графом! Скажите на милость! — продолжал насмешничать Кмита. — Станьчику эту новость сообщу всенепременно. Го-то порадуется. Вдоволь над ним посмеется. Граф— гетман! Так ведь теперь его величать следует?

— Но сие значит, что Радзивиллы теперь в Габсбургах поддержку найдут? — напомнил Гурка.

— Молодой король такую распутницу взял в жены, — взорвался Кмита, — что поднять против нее шляхетскую братию — святое дело! До сей поры корону у нас носили святые, а также особы мудрые и почтенные. Может, в Литве нравы посвободнее будут, там все иначе. Но здесь, на Вавеле, мы не желаем терпеть развратницу на троне. Бона кивнула головой.

— В Литву я его больше не пущу. Пусть и думать забудет о Радзивиллах, о венчании тайном…

Слышите, играют фанфары?

— Государыня! Король въезжает в ворота! — доложил камердинер.

Все умолкли, но за окнами раздались крики:

— Да здравствует король! Виват! Виват! Слава королю!

— Его королевское величество… — доложил о прибытии молодого властелина Вольский, и тотчас быстрым пружинистым шагом в палаты вошел Август с несколькими придворными. Сделал вид, а может, и в самом деле не заметил стоящей чуть поодаль матери, потому что голос его пронзил тишину подобно удару бича.

— В часовню!

— Государь! Здесь ее величество… — попробовал было остановить его Вольский.

— Сын мой! Слава богу! Ты вернулся… — сказала, не двигаясь с места, Бона.

— Ехал днем и ночью, — отвечал он коротко и гневно.

— Пред вами, государь, — начала приветственную речь Бона, — самые близкие…

— Вижу, — прервал ее король.

— Преданные вам люди…

— Коль скоро я среди своих, сразу скажу, что думаю, — прервал ее король снова. — Все уже предусмотрено? Решено? Едва я переступил порог-и сразу должен идти, куда меня ведут?

— Не понимаю, что вы хотите сказать, ваше величество, — удивилась Бона.

— Не понимаете? А я вижу здесь, у отцовского гроба, тайный сговор. Государыня вместе с преданным ей воеводою. Тут же каштелян Гурка… Заговор против меня?

— Ваше королевское величество?! — воскликнула Бона.

— Ну что же, тогда я, ваш король, спрошу: где гетман Тарновский? Почему внизу не хотели пустить ко мне канцлера Мацеёвского? Почему не разрешили войти сюда, вместе со мной, сиятельному князю Радзивиллу? Обида, ему нанесенная, — для меня оскорбление.

— Но, государь… — начал было Кмита.

— Князь Радзивилл был со мной! — прервал его король. — По какому праву?..

— Но ведь это Радзивилл! — неожиданно для всех вмешался Фрич. — Ваше величество, не понимаю! Ведь вы же хотели когда-то вместе со шляхтой сломить могущество вельмож, отстранить их от власти?..

— Ну и что еще?! Что еще скажете? — резко спросил Август.

— Вы хотели быть создателем исполненного гармонии справедливого государства, спасти Речь Посполитую. Когда же, как не теперь? Мы полагали, вместе с вами…

— Вы! Всюду вы! Советчики! Опекуны! — злорадно усмехнулся Август. — Что же еще? Почему вы молчите, государыня?

— Потому что у меня нет иных намерений, кроме тех, о которых говорил нам почтенный Фрич, — отвечала Бона спокойно и рассудительно.

— Никаких иных намерений? — подхватил Август. — Почему же тогда, встречая меня, маршал Вольский упомянул о французских послах, с которыми я должен нынче непременно увидеться.

На этот раз Бона не сразу нашлась с ответом.

— Признаюсь, ошиблась я, государь… Полагала, что для блага Речи Посполитой и сестры вашей, Изабеллы, дадите согласие на брак с дочерью короля Франции…

— Значит, я угадал! — крикнул король. — Послушный сын вступает в новый брак! Во имя Речи Посполитой! Ради сестры! Да это же настоящая кабала! А обо мне? Обо мне вы не подумали? Что я думаю? Что чувствую? Об этом и знать не хотите? Ну что же, довольно вопросов! Приказываю послать одного из придворных в Рьщарскии зал — пусть пригласит сюда князя Радзивилла Черного. Скажет, что хочу его видеть и желаю, чтобы он был при мне! Здесь!

— Помилуйте, государь! — взмолился каштелян Гурка.

— Это неслыханно! — воскликнул Кмита.

— Я так хочу! — резко оборвал их Август. — И это еще не все. Французов принимать не буду.

— Ваше королевское величество! — умоляюще прошептала Бона.

— Им здесь делать нечего! Разве что после похорон захотят дождаться торжественного въезда в Краков…

Теперь попыталась остановить его королева:

— Замолчи, умоляю тебя!

Но он решил не уступать и продолжил:

— Дождаться въезда в Краков возлюбленной супруги нашей…

— Нет! Нет! — воскликнула Бона.

— …недавно обвенчанной с нами в Литве, Барбары Радзивилл…

Август умолк, но Бона вдруг распрямилась и с надменно поднятой головой воскликнула гневно:

— Она? Королева? Не бывать этому!

Похороны старого короля состоялись в последние дни июля, на торжества съехались императорские послы, послы римского короля, Альбрехт Прусский, многочисленные князья и княжата.

Торжественная процессия вошла в собор, и воцарилась полная тишина, нарушенная вдруг позвякиваньем железа и стуком копыт. Рыцарь в черных доспехах вошел в собор, остановился за гробом своего вождя, став свидетелем того, как канцлер сломал печать покойного.

Когда после панихиды гроб опустили под плиты собора, послышался звон большого колокола. Он гудел часто и тревожно и вдруг остановился, подобно сердцу того, кто его создал во имя прославления польского оружия…

Только на другой день колокол зазвучал снова. Черные хоругви еще ниспадали вниз со стен Вавеля, и в тот вечер, казалось, Висла изменила свой бег — когда светящийся поток из зажженных факелов и свечей поплыл вверх, на Вавельский холм, к замку. Загремели фанфары, приветствуя молодого короля, который прошел сквозь расступившуюся толпу и остановился в самом центре внутреннего двора. Он ждал подходившего к нему канцлера Мацеёвского и принял из его рук королевский стяг.

Фанфары умолкли, народ затаил дыхание. Неожиданно, единым взмахом обеих рук, Август вскинул