Сретенском монастыре как особое благословение нашего великого настоятеля.

Несколько лет мы готовили материалы к канонизации священномученика Илариона и, надо сказать, боялись, что Любовь Тимофеевна не доживет до заветного часа. Через какое-то время она уже не могла ездить в монастырь. Мы стали причащать ее дома. И всякий раз она с надеждой спрашивала, как идут дела с прославлением ее духовного отца. Ей шел уже сто второй год.

Тем временем в монастырском храме мы отреставрировали небольшой придел и устанавливали в нем иконостас. Среди прочих икон был заказан и образ священномученика Илариона. Конечно, мы написали икону заблаговременно, еще до прославления, но по церковным правилам икона считается освященной, когда подписывается именем святого. Наша икона была пока без надписи и ждала часа, когда церковная власть утвердит почитание священномученика, нашего настоятеля и небесного покровителя. Как бы то ни было, когда иконостас установили, наш храм стал единственным в России, где была икона этого пока еще не прославленного, но очень почитаемого церковным народом новомученика.

Наконец, перед очередным заседанием Комиссии по прославлению святых, митрополит Ювеналий, ее председатель, сказал мне, что дело по прославлению архиепископа Илариона практически решено. На следующий день я приехал к Любови Тимофеевне и сообщил ей радостную весть.

— Я знала, что не умру, пока не узнаю об этом! — еле слышно сказала она.

Это было похоже на то, как в Евангелии старец Симеон дождался встречи со Христом и произнес: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко…» Через несколько дней Любовь Тимофеевна отошла ко Господу.

Отпевать Любовь Тимофеевну Чередову привезли в Сретенский монастырь, в тот самый маленький придел, где мы только что завершили установку иконостаса с образом владыки Илариона. Так что наша самая старая прихожанка лежала в гробу прямо перед образом своего духовного отца. И если в 1929 году она была на отпевании владыки, то теперь он своей иконой провожал духовную дочь «в путь всея земли».

11 февраля 1998 года около одиннадцати утра, во время отпевания Любови Тимофеевны, в Новодевичьем монастыре на заседании Комиссии по канонизации святых было принято решение о передаче на Архиерейский Собор Русской Православной Церкви материалов по прославлению священномученика Илариона. Когда об этом радостном известии по телефону сообщили в Сретенский монастырь, гроб с телом Любови Тимофеевны под колокольный звон и пение «Святый Боже…» обносили вокруг собора.

Дочь митрополита.

Есть человеческие грехи, которые врачуются покаянием. А есть особые грехи — против Церкви. Они настолько могут разлучить человека с Богом, что даже не допускают его к покаянию.

Однажды, когда я служил в Донском монастыре, меня остановила возле храма средних лет высокая женщина.

— Батюшка, можно ли мне молиться за моего покойного отца? — спросила она.

— Конечно, можно! — бросил я на бегу.

Но потом все же остановился и на всякий случай уточнил:

— Простите, пожалуйста, а кто ваш отец?

— Мой папа был митрополитом, — ответила женщина.

Это было сильно!

— Как — митрополитом? — изумленно переспросил я . — А его имя?

— Митрополит Александр Введенский, — ответила женщина.

Это было еще сильнее. В Церкви хорошо помнят имя священника Александра Введенского. Он был одним из вдохновителей так называемого обновленческого движения в Русской Церкви в 20-30-е годы. Введенский и его последователи готовы были революционно менять основные правила и Устав Русской Церкви. На совести многих из них доносы в НКВД, содействие в репрессиях против православных мирян, священников и епископов. Обновленцы учинили раскол в Русской Церкви, а грех раскола, по словам святителя Иоанна Златоуста, не смывается даже мученической кровью.

Женщину, обратившуюся ко мне, звали Тамарой Александровной. Введенский женился во второй раз, уже будучи обновленческим «митрополитом», и в этом браке родились сын и дочь.

— Что я вам могу посоветовать? — сказал я в конце концов женщине. — Вы дочь своего отца и, конечно, не можете не молиться за него. Более того, это ваш долг. Но поминовение вашего отца на литургии невозможно. Он сознательно порвал с Церковью, и, насколько известно, никакого покаяния и воссоединения с нею им совершенно не было. Но, еще раз, вы можете и должны поминать его дома, в частной молитве.

На том мы и порешили. Женщина потом не раз приходила в монастырь. Она оказалась удивительно доброй и отзывчивой христианкой, много и самоотверженно помогала больным, бездомным, старикам. Думаю, это было самой действенной молитвой за ее отца.

Как-то раз она подошла ко мне с просьбой причастить ее престарелую мать, ту самую вторую жену Александра Введенского. Мы договорились, что на следующее утро я приду в храм за час до начала службы, чтобы была возможность побольше времени уделить для исповеди. Как сказала Тамара, ее мать никогда не причащалась в православной церкви и лишь в те годы, когда ее муж возглавлял обновленчество, участвовала в его службах, которые и Таинствами-то назвать невозможно.

Но наутро я прождал их зря. Позвонила расстроенная Тамара и рассказала, что, когда они с братом пришли за мамой, та натянула на голову одеяло и категорически отказалась ехать. Хотя накануне, казалось, готова была исповедоваться и причаститься. Зная, что у стариков могут быть всякие капризы, я сказал, что все равно надо взять Святые Дары и причастить ее дома.

Тамара с сожалением отказалась.

— Это невозможно, батюшка, — сказала она. — Вы не сможете войти к ней в квартиру.

— То есть как — не смогу?

— Ну просто не сможете!

— Но почему? Тамара объяснила, что в квартире ее матери живут кошки. Причем, сколько их там, никто не знает. Кошки рождаются и умирают. Уже много лет старая женщина не позволяет сделать в своей квартире даже уборку. Переступить порог ее жилища решаются только сын и дочь.

Я мысленно содрогнулся, представив себе эту картину. Кроме того, была особая причина, по которой идти в этот дом совсем не хотелось: с детства у меня жестокая аллергия на кошачью шерсть.

Но Тамара нашла выход. Она сказала, что завтра перевезет мать в квартиру к своему брату и там ее можно будет спокойно причастить. На том мы и порешили. Но поздно вечером Тамара позвонила и сообщила, что несколько часов назад ее мать умерла…

Как Булат стал Иваном.

Жена Булата Окуджавы, Ольга, приезжала к отцу Иоанну (Крестьянкину) в Псково-Печерский монастырь. В разговоре с батюшкой она как-то посетовала, что ее знаменитый муж не крещен и даже не хочет креститься — он равнодушен к вере.

Отец Иоанн сказал ей:

— Не печалься, еще крестится. Ты сама его окрестишь.

Ольга была очень удивлена и только спросила:

— Как же я смогу окрестить его?

— А вот так и окрестишь!

— Но как же его назвать? Ведь Булат — имя неправославное.

— А назовешь его, как меня, Иваном! — сказал отец Иоанн и заторопился по своим делам.

И вот спустя много лет Булат Окуджава умирал в Париже. За несколько минут до смерти он сказал жене, что хочет окреститься. Звать священника было уже поздно, но Ольга знала, что в таких случаях