им всегда! А еще важно

— иметь нежную любовь к какому-либо одному святому. Любить-то их всех надо, но считать близким покровителем — одного из них и всегда чтить его особой любовью в своем сердце. Отец Филадельф любил особенно святителя Николая Чудотворца, а кто-либо из нас любит Сергия Преподобного, а другой — Преподобного Серафима, а третий

— Иоанна Воина, а четвертый — Адриана и Наталию, а пятый — Косму и Дамиана и т. д.

Мой милый и любезный читатель, подумай об этом. Тем более, если ты еще не имеешь у себя в сердце небесного покровителя, особого для тебя. Хорошенько помолись и избери его себе, и молись ему, и подражай ему в жизни. Каждый из святых является учителем и покровителем какой-либо особой добродетели, например святитель Николай Чудотворец — милосердия, Преподобный Сергий — смирения, Преподобный Серафим — кротости; Адриан и Наталия — учителя целомудренной семейной жизни, Косма и Дамиан — бессребреники, Иоанн Воин — избавитель от смерти внезапной.

Вот видите, как Господь хорошо все устроил для нашего спасения! Особенно теперь, когда мы бываем далеко оторваны от своих духовных отцов, нам так нужны святые угодники Божии! А если кто и имеет счастье жить рядом со своим духовником, то и тогда часто нет возможности к полному духовному окормлению: духовник сильно загружен, болен или ленив, нерадив, невнимателен. И это тоже у нас бывает. Вот его духовные чада и страдают, не имеют правильного духовного окормления. Чахнут душой, как нежное растение без солнечного тепла. Ропщут, унывают, обижаются. А иные настолько охладевают к спасению души своей, что совсем перестают спасаться и говорят: «Теперь мне все равно, погибла я. Молитвы у меня нет, терпения и не было. Чистоты — как в болоте: разные скверные мысли, чувства. Духовный отец бросил, не слушает меня. Благословит — и все, да и то кое-как…».

Что же сказать на это? Видимо, жизнь нашего века такая сложная. Время такое страшное и трудное для спасения. Враг сильно взялся за нас, видя, что ему осталось малое время быть на свободе. А духовники бывают в этом большей частью совсем невиновны. Они — мученики нашего времени. Их так ограничили во всем, что и дохнуть свободно некогда.

Отец Филадельф об этом все скорбел. «Не плачь, моя горькая птичка, — говорил он одной монахине, — не плачь очень-то, что так мало меня видишь. Зато я много о тебе молюсь в келии да у Престола Божия молюсь…». А это и есть самое главное.

Однажды отцу Филадельфу пришлось поехать в отпуск: предложил ему отец Наместник поправить здоровье. Как старец переживал, что оставит своих духовных детей одинокими! Когда поезд увозил его дальше и дальше от Лавры, он все поднимался на сидении и смотрел на удаляющуюся святую обитель. И слезы, слезы текли из его старческих глаз. «Ну что вы, батюшка, так убиваетесь, — говорил ему провожавший его студент Духовной школы, — ведь скоро вернетесь, увидите опять своих детей». Старец сквозь слезы отвечал: «Увижу-то увижу, но ведь это будет через целую неделю. А как они будут здесь скорбеть да тосковать! Вся надежда только на Матерь Божию. Я Ей всех их поручаю…».

Любил старец духовных детей горячо и нежно. Знал, как трудно им спасаться без духовного руководителя. Конечно, каждому из нас надо избрать себе духовного покровителя из святых угодников Божиих (они-то уж всегда будут с нами, никто не сможет нас с ними разлучить), но, чтобы спасение наше было более верным, хорошо иметь и духовного отца. Это очень хорошо и спасительно. Такие теперь времена шаткие! Как трудно бывает духовное окормление! А если кто из духовников особо выделяется своей духовной жизнью, то таких совсем изолируют, переводят в другие места, чтобы разъединить с верующими.

Примерно за год до своей смерти отец Филадельф стал заметно слабеть телом. Особенно его изматывала исповедь народа. Он так уставал, что еле-еле добирался до своей келии.

Его стала мучить жажда. Помню, как он, отправляясь на исповедь во Всехсвятский храм, что под Успенским собором, стал брать с собой бутылочку воды с источника. Оставлял эту водичку в алтаре и, когда жажда сильно начинала мучить его, приходил в святой алтарь, принимал несколько глоточков этой воды и снова шел на свое исповедное место.

Затем его стала сильно мучить одышка. Пройдет, бывало, старчик несколько шагов и остановится. Постоит, поглядит на всех своими кроткими слезящимися глазами да и скажет: «Эх-ма, братцы, не те времена, как раньше бегал. Вот скоро понесут совсем».

«Еще поживешь, отче, — говорили ему, — ведь ты нужен Преподобному. Он тебя любит». — «Любит-то любит, а вот болезнь-то нудит…».

Как солнце угасает на вечерней заре, скрывая свои благодатные лучи от живущих, так тихо, незаметно угас старец Филадельф. В день его смерти, утром, какой-то незнакомец вошел в Троицкий собор, взял за ящиком большую свечу, подошел к иконе Преподобного Сергия, зажег свечу и, ставя ее у святого образа, сказал: «Гори дольше и не сгорай, ты — свеча негасимая…». И свеча эта большая горела целый день, с утра до вечера. Когда она уже догорала и осталось совсем-совсем немного, неожиданно в собор вошел иеромонах и, обращаясь к гробовому дежурному, тихо сказал: «Умер отец Филадельф». И свеча тотчас погасла…

Его хоронили всей братией. Сам отец Наместник отпевал по монашескому чину. Народ плакал, провожая своего доброго пастыря в путь дальний. Кто теперь примет их скорби на себя? Кто их, сирот, утешит? Кто приласкает добрым словом? Кто помолится за них?

Плакали люди мирские, плакали и братия. А когда закончился день и солнышко спрятало свои лучи, на кладбище прибавился новый курганчик из свежей суглинистой земли. На другой день здесь был поставлен могильный крестик и прибита к нему дощечка с надписью, которую сделал лаврский художник. А надпись самая простая, самая краткая: «Здесь покоится прах архимандрита Филадельфа (Мишина)»…

Простой глаз ничего здесь больше не заметит. А вот люди веры, проходя глубоким вечером или ранним утром мимо кладбища, видят, как у могилы отца Филадельфа тихо мерцает лампада негасимая. Остановятся, подивятся, перекрестятся и идут дальше. Еще бы, ведь это не простая могила, а особенная. Там покоится большое любящее пастырское сердце. Любящее… А любовь, как сказано в Писании, никогда не умирает.

В высокие узкие окна величественного собора Успения Божией Матери пробиваются предзакатные лучи солнца. Весь он становится легче, воздушнее, не теряя своей внушительной силы, которая покрывает и защищает собравшихся людей от всех невзгод. От его массивных стен словно лучится уверение: здесь можно чувствовать себя спокойно и надежно. Высокий пятиярусный иконостас с золоченой резьбой колонок, сужающихся кверху, подхватывает и увлекает ввысь. И тогда, оглянувшись на хлопоты жизни, навязчивые и мучительные, легче понять, что все они — только «суета сует» и «томление духа» (Ек. 1, 2; 1, 14; 4, 4). Сверху — с купола — благословляет всех Господь, напоминая такие знакомые евангельские призывы: «Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы» (Мф. 11, 28).

Всегда хорошо в Успенском соборе Троице-Сергиевой Лавры, но особенно — простым летним теплым вечером. В узкие щели-окна часто заглядывают голуби, как бы интересуясь, хорошо ли там людям. Вечерня, а особенно всенощная, к своему концу как бы приберегла самые трогательные молитвы. Хорошо так стоять и молиться: «Христос, Свет истинный, просвящаяй и освящаяй всякого человека, грядущего в мир, да знаменуется на нас свет лица Твоего». И дальше: «Да в Нем узрим свет неприступный». Здесь, у Преподобного, всякое напоминание о Свете Лица Божия становится понятнее, ближе. Верно то, что этот Свет сиял и тогда, когда шумели здесь вершины вековых сосен и елей, когда росла по пояс буйная некошеная трава, когда дымила трескучая лучина в тесной келии Преподобного Сергия у образа