Взяла она свою ветхую котомочку, сучковатый посох, перекрестила широким крестом трижды дверь своей покосившейся хатки и тихо вышла на дорогу. Не успела она шагнуть и пяти шагов, как сзади затарахтела телега. Ехал мальчик, видимо, в районное село, вез жбаны с молоком. «Бабуся, ты до поезда? Садись, довезу», — произнес он участливо. «Да, касатик, до поезда», — ответила старушка и, крестясь, забралась на повозку. Всю дорогу она сидела и тихо шептала молитву, да все удивлялась, как это скоро Сергий Преподобный послал ей доброго попутчика. Проехали они так без малого пятнадцать верст и, когда нужно было сходить, она спросила мальчика: «Как же тебя зовут, милый?» — «Сережа», — улыбаясь, ответил тот. «Сережа, Сережа», — тихо повторила старушка, что-то соображая, и, поклонившись, побрела к поезду.

Не сделала она и здесь больше десяти шагов, как догоняет ее молодой военный. «Бабуся, а бабуся, ты на поезд? Я помогу тебе сесть». Она не успела и опомниться, как военный почти внес ее в двери вагона и усадил на свободной полке. А народу-то, народу сколько было! Где бы ей, старой да немощной, сесть в поезд! Она ехала и все всматривалась в молодое и доброе лицо военного. Ехать им пришлось вместе целый день. Когда уже под вечер военный стал собираться выходить, она тихонечко дернула его за рукав и сказала: «Спасибо тебе за все, милый; как же твое имя-то?» — «Меня зовут Сергей Сергеевич, — ответил тот. — До свидания».

Старушка долго не могла опомниться от этих слов. «Боже ты мой, — тихо шептала она, — там Сережа, здесь Сергей Сергеевич. Знать, сам Сергий Преподобный, что ль, везет меня к себе». Но ее неотвязчиво беспокоила мысль: как же она теперь найдет святую обитель, ведь наступает осенняя ночь, идет дождь за окном, а монастырь-то, говорят, далеко от станции… Сидит она и тихо молится: «Сергий Преподобный, не оставь ты меня, помоги мне добраться до твоей обители святой». Народ засуетился: поезд подходил к Загорску. На дворе темень, дождь, грязь. Подходит почтенный мужчина, не то доктор какой, не то священник: «Бабушка, ты, видимо, к Преподобному едешь, да совсем одна, пойдем, я довезу тебя». — «Да как же, сынок, ты сам-то?» — пыталась говорить старушка. «Меня здесь ждет машина, — успокаивал ее благодетель. — Я тебя на машине прямо в монастырь доставлю». Ее усадили на мягкое сиденье, и она, как следует еще и не опомнившись, мигом оказалась в святой обители. Когда она выходила из машины, ее добрый благожелатель помогал ей, а потом сказал: «Матушка, а ты помолись обо мне у Преподобного». — «А как твое…» — заикнулась старушка. «Меня зовут отец Сергий, я священник…».

Был канун большого праздника. Трапезная церковь была открыта для богомольцев. Старушка стояла в уголочке храма и… слезы, слезы, обильные слезы ручьем текли из ее старческих глаз. «Батюшка, Сергий Преподобный, — неслышно шептали ее уста, — ты сам, знать, всю дорогу ехал со мной…».

После этого рассказа как не радоваться всем нам, что Преподобный и ждет нас к себе, и помогает нам приехать во святую его обитель. Поэтому, когда мы даем нашим воспоминаниям название «У Троицы окрыленные», то имеем в виду не только тех добрых иноков, которые подвигами поста и молитвы «окрылились» и духовно возросли под кровом Преподобного Сергия, но и всех верующих — чад его, рассеянных по всему лицу земли русской, и не только русской, но и других славянских и восточных православных народов: болгар, румын, сербов, арабов… Сыны этих народов учатся здесь, в нашей Московской Духовной Академии, и питают к Преподобному Сергию самые благоговейные святые чувства.

Когда я пишу эти воспоминания, то сердце мое прямо-таки разрывается от стеснившегося желания: как хочется, чтобы каждая душа христианская, дорогая, милая душа, купленная бесценною Кровию Христовой, и особенно та, которая поручена мне Самим Господом, — окрылилась, окрепла, воспрянула духом, питаясь молитвами Преподобного Сергия! Чтобы ни один человек, хоть раз в жизни посетивший Сергиев монастырь, не погиб в сетях вражеских, но чтобы как можно больше людей спаслись и достигли Вечной жизни.

Эти строки мне приходится писать в дни отдания Святой Пасхи и Вознесения Господа нашего Иисуса Христа на Небо. Щемит сердце: чувство скорби охватывает его. Печаль учеников Христовых от их разлуки с Возлюбленным Учителем как-то передается сердцу. Господь вознесся на Небо к Своему Отцу, а ученики остались одни среди злобного, грешного мира. Окрыленные надеждой ниспослания им обетованного Святого Духа, они все-таки страдали душой оттого, что любимого Господа с ними нет. Они Его больше не видят своими глазами, хотя невидимо Он обещал быть с ними до скончания века. Это чувство разлуки волнует и мое бедное сердце. Мысль переносится на тех, с которыми Господь соединил меня духовными узами. Их нет здесь со мной. Они рассеяны по разным краям. Что сейчас там с ними? Какие скорби и опасности обуревают их дорогие души? И как Господь обещал невидимо быть всегда со Своими учениками, так и меня утешает сознание невидимой постоянной молитвенной духовной связи с дорогими мне душами. Нужно сказать, что сила страдания в разлуке тесно связана с силой любви. Если сердце умеет много любить, то оно и много страдает, а если сердце мало любит, то ему и страдания любви совсем непонятны. Свт. Иоанн Златоуст дня не мог прожить один, без своей паствы, и когда заболевал физически и не мог быть в Храме, дома он мучился, тоскуя и страдая, как мать, у которой отняли ребенка.

Но мысль моя идет дальше. Я с ужасом вспоминаю об иной разлуке, о разлуке не временной, но вечной, когда там, в загробном мире, грехи разлучат нас друг с другом навсегда. Я не могу спокойно писать эти строки. Жгучие слезы застилают мне глаза. Боже мой, можно ли перенести такое состояние!.. Под силу ли оно человеческой душе? Но вечная разлука друг с другом непременно ведет к другому ужаснейшему состоянию. Трепет, ужас охватывает душу. Цепенеет кровь в жилах, мысль отказывается осознавать — это вечная разлука с Господом… Святые отцы не знали и не ведали более ужасной мысли, как представление о вечной разлуке с Господом. Они были готовы нести все муки, страдания, скорби, даже соглашались быть заключенными в глубине ада, преисподней, но только бы и там быть не отлученными от Господа. Я немножко пишу об этом для того, чтобы мы боялись греха, как яда. Ибо грех нас ведет сначала к временной, а потом и к вечной разлуке друг с другом и с Господом.

«…Помяни стадо свое, еже сам упасл еси, и не забуди посещати чад своих. Моли за ны, отче священный, за дети своя духовныя…», — неумолкаемо слышится этот вопль скорбящих душ пред священной ракой Сергия Преподобного. И мы верим, что он слышит эти молитвы, и они не напрасны.

Я хочу выразить во введении еще одну важную мысль, побудившую меня писать эти воспоминания: мысль о неизбежности и неизвестности смерти. Ведь все эти люди, подвизавшиеся последние дни своей жизни под кровом Преподобного Сергия, умерли в разном возрасте. Одни из них — престарелые, другие — средних лет. Иные молодые, а есть и совсем юные послушники. Это положение призывает нас всех никак не медлить в своих подвигах спасения. Не откладывать на будущее время, мол, еще успею, покаюсь, подготовлюсь. Это великая ошибка, которую внушает нам диавол, стремясь погубить наши души. Я вот даже сейчас прихожу в трепет от воспоминания, как один наш молодой послушник как ни в чем не бывало пошел отдохнуть в свою келию среди бела дня, и часом спустя его нашли уже похолодевшим, лежащим недвижимо на своем бедном келейном одре. Поэтому, когда мы говорим об окрыленных душах, воспаривших от Троицы земной к Троице Небесной, имеем в виду людей разных лет жизни — и молодых, и старых, и юных, и престарелых, — чтобы этим напомнить себе о непрестанной готовности к смерти, к загробной жизни. И среди нас есть молодые, есть пожилые, есть здоровые, есть больные, и для всех тайна перехода совсем неизвестна: когда Господь позовет, в какой день и час? Поэтому блаженны всегда бодрствующие (Мф. 25, 1–13) и неунывающие, борющиеся и неослабевающие. Враг — диавол — не дремлет. Он, как лев, рыкая, ходит, ища, кого поглотить.

Вспомнился один случай из моей жизни, который как нельзя лучше говорит о непримиримой злобе врага к нам и о нашей постоянной готовности к смерти.

Однажды в тихий солнечный день шел я по двору нашей Лавры. Была полная тишина. Все братия после службы отдыхали в своих келиях. Небо было сине-голубое и очень ясное, легкий ветерок гнал белые, как чистый пух, облака. Вдруг вверху, над головой, что-то зашумело, засвистало, жалобно застонало, точно сильный порыв вихря в зимнюю ночную пору. Я не успел поднять головы, как пред глазами блеснуло что-то снежно-белое и… ударилось о каменную дорожку. Боже мой! На камнях лежал, распростершись крыльями, необыкновенно белый голубь, точно ангел светозарный слетел с неба. На белых перышках груди зияла смертельная рана. Он был мертв…

Я остановился как вкопанный и невольно поднял вопрошающий свой взор к небесам… Прямо над головой, на порядочной высоте, кружился хищник. Он медленно делал круг и черной точкой уходил все