содержащейся в записке. И это им удалось.

Кому, черт побери, я встал поперек горла? Вряд ли бумажным крысам из турецкого посольства могло прийти в голову на гангстерский манер подкарауливать меня несколько часов в машине, чтобы прочистить мне мозги.

Или все-таки это были посольские?

Чтобы ответить на этот вопрос, я должен выяснить, не связан ли был Ахмед Хамул с экстремистами. Я выпил кофе и поспешил к парадному с вырванными звонками.

Дверь открыла мамаша Эргюн. На ней был махровый халат в зелено-коричневую полоску, из-под которого виднелись ноги с набухшими синими венами. Ногти на ногах были желто-гнойного цвета, и я поспешил отвести взгляд. Как я и ожидал, она была удивлена моим ранним визитом, извинилась за домашний вид и неохотно пригласила меня в квартиру.

В доме пахло поджаренным хлебом. Кто-то плескался в душе. Она провела меня в кухню. На столе, в ожидании завтрака, стояли две чистые тарелки.

— Ильмаз уже ушел на работу, а Ильтер отправилась по похоронным делам. Мы с Айзой как раз собираемся завтракать. Хотите кофе?

Еще как! А еще больше я надеялся, что она предложит мне горячую булочку. Красноречивее всего это желание продемонстрировало бы урчание в желудке, но я только спросил:

— А я не мог бы пару минут поговорить с вашей дочерью Айзой?

В прошлый раз Ильмаз Эргюн дал мне ясно понять, что это невозможно, но сейчас он отсутствовал, а его безапелляционный тон, как я понял, не очень действовал на остальных членов семьи.

Но, несмотря на это, моя просьба была ей явно не по душе. Она процедила:

— Да, если она выйдет… вы можете с ней поговорить.

Почему-то у меня сложилось впечатление, что бедная Айза больна сифилисом. Мать налила мне кофе и села за стол напротив меня.

— После вчерашнего посещения у меня возникли некоторые вопросы, поэтому я врываюсь к вам в такой ранний час. Честно говоря, мне пока не удалось толком что-то узнать о вашем зяте. Больше догадок и предположений, чем фактов, но, может быть, вы могли бы мне помочь?

Мой голодный взгляд не мог оторваться от корзинки с благоухающими золотистыми булочками, что не ускользнуло от ее внимания, и она тут же предложила:

— Если вы хотите поесть, пожалуйста.

Из вежливости я выдержал небольшую паузу и только потом сказал:

— Нет-нет, не хочу лишать вас завтрака.

— Пожалуйста, угощайтесь. У нас достаточно еды.

— Ну, что ж, тогда, пожалуй, я возьму одну булочку.

Я разрезал хрустящую булочку на две части, намазал маслом и джемом и постарался есть не спеша, без жадности. Постепенно в моем желудке разлилась приятная теплота.

— Прежде всего меня интересует прошлая жизнь Ахмеда. Занимался ли он политикой в любом смысле, был ли членом какой-либо партии или группировки. Мне надо знать все, что связано с этим.

Вопрос ее сильно удивил.

— Нет, Ахмед никогда не занимался политикой.

Только сейчас я понял, что напрасно сосредоточился в основном на политической подоплеке убийства. Это все равно что сидеть весь вечер в пивной и от нечего делать складывать спички, выстраивать из них стройную конструкцию, и, когда ты положил последнюю спичку, мимо проходит неуклюжий толстяк и задевает свои задом твое строение. Он мимоходом извиняется, а ты сидишь перед рухнувшей конструкцией и хочешь только одного — сломать челюсть этому идиоту.

— Я так и думал.

Частному сыщику не очень-то приятно сознаться, даже самому себе, что он обладает посредственными аналитическими способностями. Не хватало только, чтобы об этом узнали и его клиенты.

— Вы сказали вчера, что последние два года Ахмед вел довольно беспорядочную жизнь. Вы не можете вспомнить какие-то подробности, нечто странное? Может быть, подозрительный визит или неожиданное письмо из Турции?

Она отхлебнула кофе и ничего не ответила.

— Вам известно, что ваш зять торговал героином?

Мамаша Эргюн молча кивнула. В кухне стояла мертвая тишина. Из окна проникали лучи солнца и отбрасывали темные тени на ее лицо. Сделав большой глоток кофе, она снова заговорила:

— Конечно, я знала об этом. Все знали. Только Ильтер верила его басням.

За этим последовали несколько философских обобщений о слепоте любящей женщины. Потом мамаша Эргюн вернулась к Ахмеду, а вернее, к Вазифу, своему покойному мужу. Он, точь-в-точь как Ахмед, пришел однажды домой и принес денег больше, чем составлял его жалкий заработок. Примерно за год до своей гибели он начал проводить все вечера в пивных и клубах. Мамаша Эргюн знала это. Она часто тайком увязывалась за ним. Он никогда ничем не делился с ней, но по всему выходило, что он торговал героином. Откуда он доставал зелье, она так и не выяснила. Что касается странных визитов или почты, то этого никогда не было.

В какой-то момент героином стал заниматься и Ахмед. Вполне вероятно, что его втянул тесть. Судя по рассказу мамаши Эргюн, ничего необычного в том, что Ахмед и Вазиф часто уходили вдвоем и вместе проводили время, не было. Они и раньше ладили друг с другом. В их семье, живущей скромно и с оглядкой, Ахмед казался авантюристом. Старику это нравилось. Кроме того, разница в возрасте у них составляла всего десять лет.

Спустя некоторое время он стал предпочитать Ахмеда своим собственным детям. Между ними установилась связь, больше похожая на отношения двух единомышленников, чем на отношения, принятые между тестем и зятем.

Это вызвало разлад в семье. Особую ревность проявлял Ильмаз и часто допускал злые выпады в адрес отца и Ахмеда.

Теперь мне стала понятной неприязнь Ильмаза ко мне. После смерти Вазифа Ахмед продолжал торговать героином, уже в одиночку, и все реже появлялся в доме. За исключением его жены Ильтер, все были этому только рады.

Мамаша Эргюн сделала паузу, и я поймал себя на том, что намазываю маслом еще одну булочку. На ее темном сухом лбу пролегли глубокие морщины. Она напряженно думала о чем-то своем. Позвякивание ножа о тарелку нарушило ее раздумья.

Постепенно вырисовывалась картина жизни семьи Эргюнов. Вазиф, глава семейства, который содержал семью, убирая мешки с мусором, не испытывал особой радости от жизни на чужбине, да еще имея таких унылых и добропорядочных домочадцев. Детьми он почти не занимался. Они были совсем маленькими, когда семья перебралась в Германию, и сформировались уже в новом окружении, приспособились к новым условиям и тем самым отдалились от отца. Ильмаз, работящий и целеустремленный, не был избалован отцом. Тому хотелось бы иметь более заводного сына. Ильмаз старался укрепить свои профессиональные успехи, он стал озлобленным, и, пожалуй, только мать была единственным человеком, связывающим его с семьей.

Мелике Эргюн, будучи заботливой матерью, тоже не смогла удержать своего мужа от торговли наркотиками. Все силы она отдавала детям, была опорой семьи.

Старшая дочь Ильтер, сдержанная и боязливая, первая помощница матери, скоро и сама ставшая матерью, тоже жила исключительно детьми. Только об Айзе Эргюн я не спросил ни слова. По какой-то неведомой мне причине она была черной овцой в этом семействе.

Позже в семью влился Ахмед Хамул, совсем недавно покинувший родину, женился на Ильтер, подружился с отцом и расколол Эргюнов на две половины: с одной стороны — Ильмаз, Айза и мать, с другой — он и Вазиф. Ильтер с детьми занимала место где-то посередине.

Рассматривая на желтой стене снимок Стамбула, сделанный с высоты птичьего полета, я задал еще один вопрос:

— Вы не заметили ничего особенного в тот период, когда Ахмед начал торговать героином?