На следующий день около девяти часов вечера Василий Алексеевич с доезжачим Павлом Маскаевым приехали верхами к Ивану Батогину на его хутор. Еще в Отрадном, перед отправлением, Сухоруков посвятил Маскаева в цель поездки и в то, что он, Маскаев, должен исполнить. Василий Алексеевич обещал Маскаеву, если все удастся, дать вольную, т. е. предоставить ему то величайшее благо, о коем могли мечтать в то время крепостные. Маскаев поклялся барину, что готов для него в огонь и в воду.

Иван Батогин, к которому приехали ночные гости, был рыжий мужик лет около пятидесяти, плечистый, с крупной головой, ушедшей в крупные плечи. Смотрел он больше исподлобья. Взгляд его был суровый и тяжелый. Жил он на хуторе у самой опушки казенного леса со своим сыном Митькой, малым невзрачным, глухонемым от рождения.

Уже порядочно стемнело, когда Сухоруков с Маскаевым подъехали к хутору колдуна. Большая цепная собака, привязанная у самого крыльца батогинской избы, встретила гостей отчаянным хриплым лаем. Она бросалась во все стороны, как бешеная, вспрыгивала, становилась на задние лапы, удерживаемая цепью, опрокидывавшей ее назад. На крыльце показался колдун.

— Это ты Батогин? — спросил Сухоруков.

— Я самый и есть, — отвечал колдун.

— Странник Никитка здесь? Я его не вижу.

— На ярмарку ушел, в Кирики. Там нынче праздник.

— Ну, шут с ним, — сказал Сухоруков. — На ярмарку, так на ярмарку.

Он слез с лошади и передал ее доезжачему.

— Ты вот что, любезный, — обратился он к колдуну, — отвори-ка ворота. Мой человек лошадей на место у тебя поставит. Корму им дай.

— Дадим, дадим, — ответил Батогин. — Сами-то вы, барин, в горницу пожалуйте.

— Прежде чем в избу звать, собаку от крыльца отведи. Видишь, бросается.

Колдун цыкнул на собаку и оттянул ее от крыльца.

— Пожалуйте, барин. Я вас с самого вечера жду, — продолжал колдун нежным тоном, который так не шел к его угрюмой фигуре. — Сейчас к вам приду.

— Маскаев! — крикнул Сухоруков доезжачему. — Ты пока побудешь с лошадьми. Я тебя позову.

Сухоруков вошел в избу. Осмотревшись, он сел на лавку. Изба освещалась лучиной, воткнутой в рогульку, укрепленную на печке. Лучина горела, мерцая, и трещала, давая копоть. В избе было неприветливо и пусто. Стены были закопчены, и кроме длинных лавок, небольшого стола в углу, да неуклюжей печи рядом с входной дверью, ничего не было.

Немного погодя вошел в избу и колдун. Он плотно притворил за собой дверь.

— С самого вечера вас, барин, ждал, — заговорил Батогин тем же сладким, мягким тоном, что и при встрече. — Уж это Никитка за вас больно просил. Что ж! Мы, значит, постараемся…

— Постараешься — награждение получишь, — благосклонно произнес Василий Алексеевич. — Сухоруковы мужиков не обманывают.

— Денег мы не берем, — угрюмо отрезал колдун. Сухоруков с удивлением посмотрел на колдуна.

— Денег мы не берем, барин, — продолжал колдун. — Мы, значит, из чести… И, окромя того, я на нее зол… Она про меня дурную молву распускает. Посмотрю теперь, как она завертится, когда деньги у нее вынут.

— Это хорошо, Батогин. Ты мне нравишься.

— А кто у вас к ней… забираться будет? — спросил вдруг колдун. — Кто деньги-то будет красть? — приступил он к делу довольно бесцеремонно. — Вы сами или этот, что ли, что с вами приехал?

Сухорукова покоробило, но он сдержался и ответил:

— Думаю доезжачему поручить. Маскаев здешние места знает. В ее усадьбе бывал и малый лихой.

— Пособим, пособим, — сочувственно продолжал колдун. — Очень даже хочу вам, барин, пособить. И знаем мы хорошо, где деньги у нее лежат. Лежат они в спальной, в киоте за образами. Там у нее железная небольшая шкатунка спрятана… устюгской работы… Замок у шкатунки со звоном… В ней и ассигнации и деньги… Прямо бери ее целиком, и ломать не надо… И окошко в спальной от земли не высоко… в сад выходит. И собак в саду нет. Надо, значит, забраться от реки прямо в сад…

— Спит-то она одна? — решился, наконец, спросить Сухоруков.

— Одна спит, — отвечал колдун, махнув рукой. — Правда, старухи там у нее две рядом в комнате, да они не услышат…

— Это все хорошо… А вот что ты мне скажи, — многозначительно проговорил Василий Алексеевич, — ты на нее сон крепкий отсюда навести можешь?

Батогин молчал.

— Ты мне серьезно ответь, — продолжал Василий Алексеевич. — Я буду с тобой откровенен… Ведь, сам понимаешь, риск тут большой. Не хочу я доезжачего подводить, да и для себя зазорно в уголовное дело вляпаться.

— Коли он пособит, тогда все можно, — отвечал твердо Батогин. — Могу тогда и сон на нее навести…

— Кто это он, пособит?

— Недогадливый ты, барин, — мрачно сказал Батогин. — Если хочешь назову: диавол.

— Что же… ты с ним разговоры поведешь? — допытывался Сухоруков.

— Вместе поведем эти разговоры; с тобой вместе… в компании, значит, — сказал Батогин, — пойдем вместе ведовать.

— Это что же будет?

— Там в лесу у меня место такое есть… Я сейчас сына пошлю костер развести. Там и увидишь, что будет.

— Маскаева брать? — спросил после раздумья Сухоруков.

— Нет, пущай выспится около лошадей… Ему проспаться надо, коли решил ты его к ней снаряжать… Вот что, барин, я пойду сейчас к лошадям; ему заодно все скажу, как и что надо делать… А когда ему идти, вы уж, значит, сами его позовете и ему прикажете…

Сухоруков кивнул головой в знак согласия. Колдун вышел из избы.

Сухоруков понимал все значение согласия, данного колдуну, понимал значение происшедшего с колдуном разговора. Но это не пугало Сухорукова. Он был не из робких. «Решаться так решаться…» — пронеслось в его голове.

Через несколько минут колдун вернулся.

— Объяснил все и уложил Маскаева спать в телегу, — объявил Батогин, — и сына послал в лес костер разводить.

Колдун подошел к столу, за которым сидел Сухоруков. Постояв немного, он сел на лавку рядом с барином.

— Мы с тобой здесь пока, значит, посидим да покалякаем, — сказал он довольно фамильярно. — Уж ты позволь мне посидеть около тебя, уморился я стоять-то…

Сидя на лавке у стола, Батогин поглядывал исподлобья на Сухорукова. Он, по-видимому, не особенно стеснялся своего гостя.

Лучина вспыхивала и освещала скуластое лицо колдуна, обросшее рыжей бородой, с волчьим тяжелым взглядом. Вся эта обстановка общения с колдуном для Василия Алексеевича казалась совсем странной. Этот дерзкий мужик, сидящий рядом с барином, был явлением, по тогдашним временам, необыкновенным.

— Тут еще одна закавыка есть, — прервал наконец молчание колдун. — Крест может вам помешать… Все дело может испортить…

— Крест! Какой крест? — удивился Сухоруков.

— А который у тебя на шее. Его надо снять! — сказал Батогин. — Крест ты с себя, значит, сними.

Лицо Василия Алексеевича сделалось серьезным.