— Приедешь еще?
Кайнене помедлила, прежде чем ответить:
— Я с утра до вечера в лагере беженцев. Приезжай лучше ты посмотреть, как я живу. — Она порылась в сумочке, достала клочок бумаги и написала, как добраться до ее дома.
— Хорошо, приеду. В следующую среду.
— На машине?
— Нет, ведь всюду посты. Да и бензина у нас мало.
— Привет бунтарю! — Кайнене села в машину, завела мотор.
— У тебя новый номер. — Оланна разглядывала буквы «БДИ» на табличке.
— Я доплатила за патриотический номер. «Бдительность!» — Кайнене подняла брови, махнула и тронулась. «Пежо-404» быстро исчез из виду, но Оланна постояла еще немного; на душе было светло, будто она проглотила солнечный лучик.
Оланна приехала в среду рано утром. Харрисон открыл дверь и вытаращился на нее, от изумления даже позабыв отвесить свой обычный поклон.
— Мадам, с добрым утром! Давно вы у нас не были!
— Как дела, Харрисон?
— Все хорошо, мадам. — Харрисон поклонился.
Оланна примостилась на одном из двух диванов в светлой полупустой гостиной с распахнутыми настежь окнами. Где-то в глубине дома орало радио, и, заслышав шаги, Оланна с трудом сложила губы в улыбку, не зная, что скажет Ричарду. Но к ней вышла Кайнене, в помятом черном платье, с париком в руке.
— Эджимам, — сказала она, обнимая Оланну. — Вовремя ты подоспела — вместе съездим в научный Центр, а оттуда в лагерь. Хочешь рису? Мне на прошлой неделе в центре помощи дали пачку — только тогда я поняла, как давно не ела рис.
— Нет, попозже. — Оланне хотелось долго-долго не выпускать сестру из объятий, вдыхать родной запах дома.
— Я на днях слушала нигерийское радио. Лагос передает, что китайские солдаты сражаются за них, а Кадуна — что каждую женщину-игбо следует изнасиловать, — рассказывала Кайнене. — Богатая у них фантазия.
— Я их никогда не слушаю.
— А я слушаю Лагос и Кадуну чаще, чем Радио Биафра. Врага надо знать в лицо.
Вошел Харрисон, снова поклонился:
— Мадам, принести выпить?
— Послушать его, так у нас здесь целый винный погреб, в этом-то недостроенном доме, — буркнула Кайнене, взбивая пальцами парик.
— Мадам?
— Нет, Харрисон, не надо. Мы уезжаем. Не забудь, обед на двоих.
— Да, мадам.
У Оланны мелькнула мысль о Ричарде — где он может быть?
— Харрисон — самая церемонная деревенщина на свете, — сказала Кайнене, заводя машину. — Знаю, ты не любишь слово «деревенщина».
— Не люблю.
— Но ведь он такой и есть.
— Все мы здесь деревенщины.
— Неужели? Слышу голос Ричарда.
У Оланны пересохло в горле.
Кайнене метнула на нее взгляд.
— Ричард сегодня уехал ни свет ни заря. На будущей неделе он собирается в Габон, в центр лечения квашиоркора, и сказал, что нужно сделать кое-какие приготовления. Но по-моему, он улизнул так рано от тебя.
Оланна поджала губы.
С уверенной беспечностью Кайнене вела машину по рытвинам, мимо пальм со срезанными листьями, мимо крестьянина с козой на веревке — оба кожа да кости.
— Тебе когда-нибудь снится тот калебас с головой ребенка? — спросила Кайнене.
Глядя в окно, Оланна вспоминала узор из косых линий на калебасе, закатившиеся детские глаза.
— Я не помню своих снов.
— Дедушка так говорил об испытаниях, выпавших на его долю: «Что меня не убило, то сделало мудрее».
— Помню.
— Есть на свете вещи настолько непростительные, рядом с которыми все остальное — пустяки, — сказала Кайнене.
В наступившей паузе что-то давно, казалось, окаменевшее ожило в сердце Оланны.
— Ты меня поняла?
— Да.
Возле научного центра Кайнене остановила машину под деревом и попросила Оланну обождать. Через минуту вернулась и завела мотор — нужного ей человека на месте не оказалось. Оланна молчала до самого лагеря беженцев, который расположился в бывшей начальной школе. Стены корпусов, некогда белые, теперь облупились. Беженцы во дворе подошли поздороваться с Кайнене и поглазеть на Оланну. К машине приблизился молодой стройный священник в линялой сутане.
— Отец Марсель, это моя сестра-двойняшка, Оланна, — представила Кайнене.
Священник явно был удивилен.
— Добро пожаловать, — сказал он и зачем-то добавил: — Вы совсем не похожи.
Стоя под огненным деревом, он рассказывал Кайнене, что в лагерь прислали мешок креветок, что Красный Крест приостановил доставку продуктов самолетами, что заезжал Инатими с кем-то из Союза Освобождения Биафры и обещал вернуться чуть позже. Кайнене что-то отвечала, а Оланна почти не слушала, наблюдая за сестрой, дивясь ее энергии и уверенности.
— Пойдем на экскурсию, — сказала Кайнене, когда ушел отец Марсель. — Начнем, как всегда, с бункера. — Показав Оланне бункер — наспех вырытую яму, крытую бревнами, — Кайнене двинулась к зданию в дальнем конце двора. — А теперь — к точке невозврата.
Оланна последовала за ней. У первой же двери ее сразило зловоние. От смрада затошнило, вареный ямс, что она ела на завтрак, запросился обратно.
— Не хочешь — не заходи, — сказала Кайнене, приглядываясь к ней.
Желания не было, но Оланна чувствовала, что обязана зайти. Смрад шел непонятно откуда, но заполнял все, сделался почти зримым, висел грязно-бурым облаком. Оланна была близка к обмороку. В первой из классных комнат около дюжины человек лежали на бамбуковых кроватях, на циновках, на полу. Ни один даже не пытался отгонять жирных мух, никто не двигался, кроме ребенка у самой двери — он крутил руки то так, то эдак. Он походил на обтянутый кожей скелет, даже скрещенные руки казались плоскими. Кайнене окинула быстрым взглядом комнату и повернула к выходу. За дверью Оланна глотнула воздуху. В следующей комнате ей показалось, что даже воздух у нее в легких загрязнен, хотелось зажать ноздри, чтобы не травиться дальше. На полу сидела женщина, подле нее двое детей. На вид нельзя было угадать их возраст. Они лежали голые: рубашки на раздутых животах не застегнулись бы. Кожа на боках и ягодицах свисала складками, на макушках — пучки рыжеватых волос. Взгляд Оланны встретился с пристальным взглядом матери, и Оланна быстро отвела глаза. Согнав с лица муху, Оланна со злостью подумала, что в отличие от людей здешние мухи откормленные, полные жизни.
— Та женщина умерла, ее надо унести, — сказала Кайнене.
Оланна пришла в ужас: мертвецы так не смотрят. Но Кайнене говорила о другой женщине, лежавшей ничком на полу; к ней льнул истощенный малыш. Кайнене забрала ребенка, вышла на улицу, крикнула отцу Марселю, что еще одного надо хоронить, и села на крыльце с малышом на руках — он даже не заплакал. Кайнене пыталась засунуть ему в рот мягкую желтоватую пилюлю.
