Все у него блестело — и холеная борода, и часы, и погоны на широких плечах.
— Я пришел, чтобы обратиться к вам с вопросом, — начал он. Голос звучал не так басовито, как по радио, но слегка театрально. — Что нам делать? Молча ждать, пока нас силой загонят обратно в Нигерию? Забыть о тысячах убитых? О наших братьях и сестрах?
— Нет! Нет! — Студенты заполнили широкий двор, хлынули на газон и подъездную дорожку. Преподаватели, оставив на дороге машины, вливались в толпу. — Ура! Ура!
Оджукву вновь воздел руки к небу, и крики сразу смолкли.
— Если нам объявят войну, — продолжал он, — это будет затяжная война. Затяжная. Готовы ли вы? Готовы ли мы?
— Да! Да! Оджукву,
Толпа скандировала: ружья нам в руки, в сердцах наших гнев, ружья нам в руки! Напев кружил голову. Ричард глянул на Филлис — та кричала, потрясая кулаком, — посмотрел по сторонам и тоже поднял руку и закричал: «Оджукву, дай нам ружья! Оджукву,
— Даже трава готова сражаться за Биафру!
Ричард рассказал Кайнене, как покорил его Оджукву, несмотря на плешь, легкую театральность и безвкусный перстень. Они сидели на веранде, Кайнене чистила ножом апельсин, и длинные ленточки кожуры падали в тарелку у ее ног.
— Я видел Оланну, — сказал Ричард.
— Вот как.
— На семинаре. Мы поздоровались, она спрашивала про тебя.
— Ясно.
Апельсин выпал из рук Кайнене и покатился по каменному полу, Кайнене не стала поднимать.
— Прости, — сказал Ричард. — Я не мог от тебя скрыть, что мы виделись.
Ричард поднял апельсин и протянул Кайнене, но она будто и не заметила. Встала и подошла к перилам.
— Войны не миновать, — сказала она. — Порт — Харкорт сходит с ума.
Город был охвачен лихорадкой вечеринок, беспорядочных связей и гонок на машинах. В тот день на вокзале к Ричарду подошла хорошо одетая молодая женщина и взяла его за руку. «Пойдем ко мне на квартиру. Я никогда еще не занималась этим с белым, но сейчас хочу все попробовать!» — сказала она, смеясь, но глаза горели болезненным огнем. Казалось, люди в этом городе стремятся взять от жизни что могут, пока война не лишила их возможности выбора.
Ричард встал рядом с Кайнене.
— Войны не будет, — сказал он.
— Что она про меня спрашивала?
— Спросила: «Как дела у Кайнене?»
— И ты сказал: «Хорошо»?
— Да.
Больше Кайнене к этой теме не возвращалась, как он и ожидал.
Угву вылез из машины, достал из багажника мешок вяленой рыбы, положил на другой мешок, побольше, набитый гарри, взвалил оба на голову и двинулся следом за Хозяином по ветхой лестнице в мрачное здание профсоюза. Навстречу им вышел господин Овоко.
— Неси мешки на склад, — велел он Угву, показав рукой, точно Угву в первый раз приносил продукты для беженцев! Склад был пуст, если не считать мешочка риса в углу, сплошь облепленного долгоносиками.
— Как дела? У вас все хорошо? — поинтересовался Хозяин.
Господин Овоко сцепил руки. Весь его вид словно говорил: и не спрашивайте.
— Сейчас приносят мало. Беженцы без конца приходят за едой, а потом спрашивают, нет ли работы. Вы же знаете, они приехали с Севера ни с чем. Ни с чем.
— Знаю, что ни с чем, дружище! Не учите меня! — отрезал Хозяин.
Господин Овоко попятился.
— Я просто говорю, что дела плохи. Вначале все кинулись приносить продукты, а теперь забыли. Если начнется война, мы пропали.
— Не будет никакой войны.
— Тогда почему Говон продолжает блокаду?
Хозяин, будто не слыша вопроса, повернул к выходу.
Угву пошел следом.
— Разумеется, как приносили продукты, так и сейчас приносят. Только этот тип таскает их домой, — сказал Хозяин, заводя машину.
— Да, сэр, — кивнул Угву. — Вон какое брюхо наел!
— Этот неуч Говон выделил жалкие гроши для двух с лишним миллионов беженцев. Будто не люди погибли, а цыплята, а выжившие родственники цыплят вернулись домой!
— Да, сэр. — Угву выглянул в окно. До чего же грустно приезжать сюда, привозить гарри и рыбу людям, которые на Севере сами зарабатывали на хлеб, и слушать одни и те же речи Хозяина. Угву поправил веревочку, свисавшую с зеркала заднего вида. На ней болтался талисман — пластмассовая половинка желтого солнца на черном фоне.
Вечером, когда Угву сидел на заднем крыльце и читал «Записки Пиквикского клуба», то и дело отрываясь от книги и глядя, как колышутся на ветру длинные листья кукурузы, он не удивился, услышав из гостиной возмущенный голос Хозяина. В такие дни Хозяин легко выходил из себя.
— А что же наши коллеги из других университетов? Они рта не раскрыли! Молчали, когда белые подстрекали мятежников к убийствам игбо. И вы были бы среди них, не окажись вы случайно на земле игбо. где вам испытывать сострадание? — кричал Хозяин.
— Не смей обвинять меня в бессердечии! Если я говорю, что отделение от Нигерии — не единственный путь к миру, это не значит, что у меня нет сострадания! — Это был голос мисс Адебайо. — Ты оскорбил меня, Оденигбо.
— С каких это пор правда стала оскорбительна?
Наступила тишина, скрипнула и со стуком закрылась входная дверь — мисс Адебайо ушла. Угву вскочил, услышав голос Оланны:
— Так нельзя, Оденигбо! Ты должен извиниться!
Угву испугал ее крик: Оланна почти никогда не повышала голоса. При нем она не кричала с тех бурных недель накануне рождения Малышки, когда у них перестал бывать мистер Ричард и, казалось, наступил конец всему. На минуту все стихло, а потом Угву услышал, как Океома читает стихи. Стихотворение было ему знакомо: «Если солнце не взойдет, мы заставим его взойти». В первый раз Океома читал его, когда газету «Ренессанс» переименовали в «Солнце Биафры». В тот день Угву чувствовал себя окрыленным, особенно от слов, которые ему больше всего понравились: «Из глины горшки обожжем, лестницу в небо из них возведем, под ногами прохладу их ощутим». Теперь же от любимых строк на глаза навернулись слезы. Жаль, не вернуть те дни, когда Океома читал стихи про импортные ведра и сыпь на задах, мисс Адебайо и Хозяин кричали, но не ссорились, а он, Угву, угощал всех перцовой похлебкой.
Вскоре ушел и Океома, и до Угву вновь донесся возбужденный голос Оланны:
— Ты обязан извиниться, Оденигбо.
— Не в том дело, должен ли я извиниться, а в том, сказал ли я правду.
Оланна что-то ответила, Угву не расслышал, и Хозяин заговорил уже спокойнее:
— Ладно, нкем, извинюсь.
Оланна заглянула на кухню:
— Мы уходим, закрой за нами.
— Да, мэм.
Когда машина Хозяина уехала, Угву сел и уставился на обложку «Записок Пиквикского клуба». Все дышало покоем, легкий ветерок колыхал ветви манго, в палисаднике стоял винный дух спелых плодов
