покачал головой и продолжил поливать, что-то монотонно напевая.

— Понятно. — Ричард пошел к дому, стараясь не выдать разочарования.

У входа стоял Харрисон, делая вид, что протирает стеклянную дверь.

— Джомо что-то делать не так, сэр? — встрепенулся он.

— Я просто расспрашивал его кое о чем.

Слуга сник. С самого начала было ясно, что повар и садовник невзлюбили друг друга и каждый считает себя лучше другого. Однажды Ричард услышал, как Харрисон запретил Джомо поливать под окном кабинета, чтобы плеск воды не мешал хозяину работать. Харрисон стоял под самым окном и едва не кричал — чтобы хозяин уж наверняка услышал. Ричарда забавляло и стремление Харрисона выслужиться, и почтение к его писательству; у Харрисона вошло в привычку каждый день смахивать пыль с печатной машинки — хотя она и не пылилась, — а если в корзине для бумаг он находил страницы рукописи, то ни за что не хотел их выбрасывать. «Вам они больше не нужны, сэр? Точно не нужны?» — допытывался Харрисон, держа в руках смятые листы, а Ричард в ответ твердил, что точно не нужны. Интересно, как отреагировал бы Харрисон, если б узнал, что хозяин плохо представляет, о чем пишет, что он набросал очерк об археологе и вышвырнул, затем — историю любви англичанина и чернокожей женщины и тоже вышвырнул, а теперь приступил к рассказу о жизни захолустного нигерийского городка. Материал он черпал в основном на вечерах у Оденигбо и Оланны. Ричарда принимали как своего, не выделяли среди остальных, и, может быть, потому ему было уютно сидеть на диване в гостиной и слушать.

Оланна представила его Оденигбо со словами: «Это друг Кайнене, Ричард Черчилль, я тебе о нем рассказывала». Оденигбо дружески тряхнул ему руку: «Не для того я стал первым министром короля, чтобы руководить распадом Британской империи».

Ричард не сразу понял, а сообразив, засмеялся над неуклюжей пародией на сэра Уинстона Черчилля. Потом Оденигбо размахивал номером «Дейли тайме» и кричал: «Пришла пора деколонизировать систему образования! Не завтра, а прямо сейчас! Надо учить детей нашей истории», а Ричард думал: вот человек, который не стесняется своих чудачеств, и пусть он не красавец, а все внимание достается ему, хотя в комнате полно интересных мужчин. Следил Ричард и за Оланной, каждый взгляд на нее освежал ему душу, и почему-то ему неприятно было видеть руку Оденигбо на плече Оланны или представлять их в постели. Ричард обменивался с Оланной лишь общими фразами, но, когда он собрался в Порт-Харкорт навестить Кайнене, Оланна попросила: «Передай Кайнене привет».

— Хорошо, — пообещал Ричард; в первый раз Оланна при нем упомянула о сестре.

Встретив Ричарда на вокзале, Кайнене повезла его в своем «пежо-404» на окраину Порт-Харкорта, на берег океана, к уединенному трехэтажному дому с верандами, увитыми бледно-лиловой бугенвиллеей. Вдыхая соленый воздух, Ричард шел следом за Кайнене по просторным комнатам с разностильной, но со вкусом подобранной мебелью, пейзажами в приглушенных тонах, скульптура — мягких очертаний. Натертые полы пахли воском.

— Будь мы поближе к морю, вид был бы еще красивее — Зато я все обставила по-своему, не так, как папа, — надеюсь, не слишком вульгарно? — спросила Кайнене.

Ричард засмеялся — не только над ее шутливым намеком на Сьюзен (он передал ей слова Сьюзен о господине Озобиа), но и от радости, услышав «мы». «Мы» подразумевало их обоих; Кайнене впустила его в свою жизнь. Представляя его слугам — их было трое, все в одинаковой, нелепо сидевшей форме цвета хаки, — Кайнене пояснила с обычной кривой усмешкой: «Мистера Ричарда вы будете видеть очень часто».

— Добро пожаловать, сэр, — сказали они хором и почтительно вытянулись, а Кайнене, указав на каждого, назвала их имена: Икеджиде, Ннанна и Себастьян.

— Икеджиде самый умный, у него имеется одна извилина, — прибавила Кайнене.

Все трое улыбнулись, как будто каждый был другого мнения, но, разумеется, предпочел промолчать.

— А сейчас, Ричард, экскурсия по окрестностям. — Кайнене изобразила поклон, пародируя слуг, и повела его через заднюю дверь в апельсиновый сад.

— Привет тебе от Оланны, — сказал Ричард, взяв Кайнене за руку.

— Говоришь, ее любовник-бунтарь принял тебя в свой круг? Полагаю, мы должны быть благодарны. Раньше он пускал в дом только чернокожих преподов.

— Он так и сказал. Говорил, в Нсукке было полно приезжих из Агентства международного развития, из Корпуса Мира и Мичиганского университета, и ему хотелось приютить немногих лекторов- нигерийцев.

— Чтобы обсуждать их националистские бредни.

— Верно. Он большой оригинал.

— «Большой оригинал»! — передразнила Кайнене. Она остановилась, раздавила что-то мыском сандалии. — Нравятся они тебе, да? Оланна и Оденигбо?

Ричарду хотелось заглянуть ей в глаза и развеять ее подозрения, произнести именно то, чего она ждала в ответ.

— Нравятся, — кивнул он. Ладонь Кайнене лежала в его руке вяло, безвольно, и Ричард боялся, как бы она не убрала руку. — Они очень помогли мне обжиться в Нсукке, — добавил он, будто оправдываясь. — Я там уже как дома. И еще я благодарен им за Харрисона.

— Вот за Харрисона и впрямь спасибо. Как поживает Свекольная душа?

Ричард обнял Кайнене, радуясь, что она не злится.

— Хорошо. Он славный человек, такой забавный.

Они шли по саду, в густой тени апельсиновых деревьев, и Ричард вдруг ощутил собственную чужеродность. Кайнене рассказывала о ком-то из своих подчиненных, а он унесся далеко: гудение мошек над головой, буйная зелень пробудили воспоминания о родительском доме в Уэнтноре. Казалось бы, что общего между влажными тропиками, где у него обгорает кожа на руках, где греются на солнце пчелы, — и ветхим английским домом, где даже летом гуляют сквозняки? И все же Ричард видел перед собой стройные тополя и ивы позади дома, поля, где он подстерегал барсуков, бесконечные холмы, поросшие вереском и папоротником, стада овец. «Там горы голубеют…» Он вспомнил, как отец и мать сидели с ним в сырой спальне и отец читал вслух стихи.

На словах «там горы голубеют» отец всегда понижал голос. После ухода родителей Ричард подолгу смотрел в окно на синевшие вдали холмы.

Ричард не предполагал, что Кайнене живет столь напряженной жизнью. В Лагосе, когда они виделись Урывками в отеле, он не задумывался о том, что жизнь ее, полная событий, мало изменилась бы даже без него. Его неприятно удивило, что он не единственный обитатель ее мира. Едва переехав в Порт-Харкорт, Кайнене завела свои порядки. Работа для нее была превыше всего, она поставила цель расширить отцовские предприятия, превзойти отца. По вечерам к ней приезжали посетители: дельцы — за договорами, чиновники — за взятками, трудовой люд — за работой. Кайнене старалась не засиживаться с ними, зная, что Ричард читает или пишет у себя наверху и ждет, пока они уйдут.

Когда он гостил в Порт-Харкорте в третий раз, в дверь постучал слуга и доложил: «Мадам, приехал