Спустя несколько месяцев Сьюзен предложила перебраться к ней: у нее большой дом в Икойи, чудный сад, да и работать Ричарду будет куда удобнее, чем на съемной квартире с цементными полами, где хозяин ворчит, что Ричард допоздна засиживается и жжет свет. Ричард подумывал ей отказать, он мечтал поездить по стране, пока ждал ответа из Нсукки, но Сьюзен уже заново отделала для него свой просторный кабинет, и Ричард переехал. День за днем сидел он в кожаном кресле над книгами и статьями, смотрел в окно, как садовники поливают газон, и писал — точнее, стучал на машинке. Сьюзен старалась его не беспокоить, лишь иногда заглядывала и предлагала шепотом: «Чашечку чая? Воды? Принести перекусить?» Ричард отвечал тоже шепотом, словно и его занятия, и сама комната стали священны. Он не признавался Сьюзен, что не написал пока ничего достойного внимания, что мысли, бродившие в его голове, еще не вызрели, не обрели законченности, что нет пока ни единого замысла, ни сюжета, ни героев. Он боялся ее расстроить, ведь его писательство стало ее главным увлечением, и, что ни день, она приносила домой книги и журналы из библиотеки Британского Совета. Задуманная им книга представлялась ей готовой — словно ему оставалось лишь сесть и изложить мысли на бумаге. Между тем сам Ричард даже не знал пока, о чем хочет написать. Однако он был признателен Сьюзен, как будто ее вера делала из него писателя, и в благодарность ходил на ненавистные светские приемы. Побывав на нескольких, он решил, что мало присутствовать, надо проявлять остроумие. Всего одна удачная шутка при знакомстве искупила бы его молчание, а главное, порадовала бы Сьюзен. Ричард стал репетировать перед зеркалом — придавал лицу дурацкое выражение и говорил с запинками. «Ричард Черчилль», — представит его Сьюзен, а он пожмет новому знакомому руку и усмехнется: «Сэру Уинстону не родня — иначе был бы чуточку умнее».

Друзья Сьюзен смеялись шутке, но, как казалось Ричарду, больше из жалости за его неловкую попытку сострить. Однако никто не сказал с сарказмом: «С ума сойти, какое остроумие», как Кайнене в день их знакомства в зале отеля «Федерал Палас». Во рту она держала сигарету и пускала безупречно правильные колечки дыма. Она стояла в одном кружке с Ричардом и Сьюзен, и Ричард сначала принял ее за любовницу какого-нибудь политика. Знакомясь с людьми, он пытался отгадать, что привело сюда каждого из них, кто чей спутник. Наверное, причина в том, что без Сьюзен дорога на светские приемы была бы для него закрыта. Ричард не предполагал, что Кайнене здесь присутствует по праву рождения, поскольку она дочь нигерийского богача, в ней не было ни тени напускной томности, она больше походила на любовницу высокопоставленного лица: ярко-красная помада, платье в обтяжку, сигарета. Но она не улыбалась фальшиво и не отличалась миловидностью, заставлявшей Ричарда верить слухам, что нигерийские политики обмениваются женщинами. Более того, она вообще не была хороша собой. Ричард этого не заметил, пока не посмотрел на нее снова, когда кто-то из друзей Сьюзен представил их друг другу. «Это Кайнене Озобиа, дочь господина Озобиа. Кайнене только что окончила магистратуру в Лондоне. Кайнене, это Сьюзен Гренвилл-Питтс из Британского Совета, а это Ричард Черчилль».

— Очень приятно, — сказала Сьюзен и заговорила с кем-то из гостей.

— Очень приятно, — сказал Ричард. Кайнене молчала, держа во рту сигарету и глядя на него в упор, и Ричард, взъерошив волосы, промямлил: — Сэру Уинстону я не родня, а то был бы чуточку умнее.

Кайнене, выпустив дымок, процедила:

— С ума сойти, какое остроумие.

Худощавая и высокая, почти с него ростом, она смотрела ему прямо в глаза холодным неподвижным взглядом. Кожа ее была темной, как бельгийский шоколад. Ричард расставил ноги, чтобы тверже стоять на земле, — еще немного, и он пошатнулся бы, лбом в лоб столкнувшись с ней.

Вернулась Сьюзен, потянула его за рукав, но Ричард не хотел уходить.

— У нас с Кайнене нашелся в Лондоне общий знакомый. Я, кажется, рассказывал тебе про Уилфреда из «Спектейтор»?

— Вот и славно! — улыбнулась Сьюзен. — Ну, болтайте, а я скоро.

Сьюзен расцеловалась с какой-то четой старичков и поспешила к кучке гостей в другом конце зала.

— Вы наврали жене, — констатировала Кайнене.

— Она мне не жена.

Ричард не предполагал, что от близости этой девушки у него пойдет кругом голова. Кайнене подносила к губам бокал, затягивалась и выдыхала дым. Серебристый пепел, кружась, опускался на пол. Все вокруг как в замедленной киносъемке: гостиничный зал расширялся и сжимался, и казалось, никого нет вокруг, лишь он и Кайнене.

— Вы не могли бы отойти? — попросила Кайнене.

Ричард опешил:

— Что?

— За вашей спиной стоит фотограф, рвется снять меня, а точнее — мое ожерелье.

Ричард шагнул в сторону, не отрывая глаз от Кайнене. Глядя в объектив, она не позировала, но держалась непринужденно — видно, привыкла к вниманию.

— Ожерелье украсит завтрашний выпуск «Лагос лайф». Так я и приношу пользу нашему молодому государству — указываю соотечественникам, к чему стремиться, ради чего работать. — Кайнене снова встала с ним рядом.

— Красивая вещь, — соврал Ричард: ожерелье было слишком броским. Почему-то хотелось протянуть руку и потрогать его, снять с ее шеи и снова вернуть туда, где выступали острые ключицы.

— Скажете тоже. Отец ничего не смыслит в украшениях, — возразила Кайнене. — Но деньги его, вправе тратить как пожелает. Кстати, меня ищут родители и сестра. Мы двойняшки… — Кайнене примолкла, будто проговорилась и выдала тайну. — Кайнене и Оланна. Ее имя возвышенное, означает «Золото Бога». Мое более земное — «Посмотрим, что готовит нам Господь».

Кайнене улыбнулась насмешливо, уголком рта, и Ричарду почудилось за ее улыбкой что-то еще — быть может, разочарование. Он не знал, что ответить, чувствовал, что упускает время.

— Кто из вас старше? — спросил он.

— Кто старше? Вот это вопросец. — Кайнене вскинула брови. — Говорят, я вылезла первой.

Ричард изо всех сил сжимал бокал — еще чуть-чуть, и стекло лопнуло бы.

— А вот и сестра, — сказала Кайнене. — Вас представить? Все мечтают с ней познакомиться.

Ричард даже не обернулся.

— Давайте лучше еще поговорим, — ответил он, неловко запуская пальцы в волосы. — Если вы, конечно, не против.

— А вы застенчивый, — сказала Кайнене.

— Застенчивый — мягко сказано.

Кайнене улыбнулась его словам как удачной шутке, и Ричард рад был, что все-таки сумел вызвать у нее улыбку.

— Бывали хоть раз на рынке в Балогуне? — спросила она. — На прилавках разложены куски мяса, и все их щупают, мнут, выбирая лучший. Мы с сестрой — мясо. Мы здесь для того, чтобы подходящие женихи сделали выбор.

— Вот как… — вздохнул Ричард. Ее слова прозвучали откровенным признанием, несмотря на прежний сухой, насмешливый тон, очевидно присущий ей. Ричарду очень хотелось рассказать что-нибудь и о себе, поделиться крупицей сокровенного.

— А вот и ваша отвергнутая жена, — пробормотала Кайнене.

Подошла Сьюзен, сунула ему в руку бокал:

— Держи, милый. — И обратилась к Кайнене: — Очень приятно с вами познакомиться!

— Взаимно. — Кайнене подняла бокал.

Сьюзен увела Ричарда в сторону.

— Это ведь дочь господина Озобиа? В кого она такая уродилась? Бывают же чудеса на свете: мать ее красавица, просто красавица. У господина Озобиа в руках пол-Лагоса, но есть в нем что-то до ужаса вульгарное. Видишь ли, и он, и его жена почти без образования. Может, оттого он такой пошлый.

Обычно Ричарду нравилось слушать Сьюзен, но на этот раз ее шепот над ухом раздражал. Шампанского не хотелось. Ногти Сьюзен больно впивались в руку. Сьюзен подвела его к кучке эмигрантов и остановилась поболтать; она была навеселе и громко хохотала. Ричард искал глазами Кайнене.

Вначале красного платья нигде не было видно, и вдруг он заметил Кайнене рядом с мужчиной —