момент Винсенту показалось, что их разъединили.

— Алло, алло, ты меня слышишь?

Прошло еще несколько секунд, показавшихся вечностью, прежде чем Эдвард вновь заговорил. Его голос звучал немного сдавленно.

— Да, да, я слышу. Извини, я задумался. Ну, хорошо, встреться с Пьером завтра, думаю, это будет не поздно. Но сейчас, мне кажется, важнее, чем когда бы то ни было, не потерять из виду Клаудиу Бреннер. Если будет что-то срочное, позвони мне сразу по этому же телефону. А если ничего не произойдет, звони… ну, скажем, через неделю: в среду, семнадцатого, в это же время.

— Но у меня тогда отпуск уже почти закончится.

— Вот именно. Ну, пока. Звони.

Эдвард повесил трубку. Какое-то время Винсент продолжал стоять заторможенный, с трубкой в руках. Потом стряхнул с себя оцепенение, положил трубку и подошел к окошечку, чтобы оплатить разговор. В своем нервозном состоянии он обостренно воспринимал все происходящее вокруг, и от него не ускользнуло беспокойство телефонистки. На мгновение он даже подумал, что она могла их подслушать. Но на его вопрос, не случилось ли что-нибудь, она ответила, что телефонная связь между центром города и районом Баден-Ост оказалась прерванной из-за повреждения водопровода, и поэтому такая нервотрепка, особенно когда идут срочные звонки. Винсент пробормотал какие-то слова сочувствия и покинул почтамт.

Светило солнце, было тепло — термометр показывал 20 градусов, но настроение у Винсента было уже испорчено. Он вдруг почувствовал себя неуютно. Спокойствие и размеренность курортного города, еще сегодня утром так благотворно на него влиявшие, теперь показались ему искусственными, фальшивыми, как красивый фасад, но за этим фасадом — смерть. В таком раздерганном состоянии, почти в прострации, он пересек украшенную ротондой из флагов площадь Леопольда. Поравнявшись с магазинами одежды «Штрункман и Майстер» и «Марион моден», Винсент приостановился от удивления: раньше здесь находился книжный магазин, такой трудно не запомнить, потому что там был богатый выбор книг и отличные эксперты-консультанты. Но, может быть, он все-таки что-то напутал, подзабыл? Однако, пройдя еще буквально несколько шагов, он остановился в оцепенении. Как же так, он прекрасно помнил, что тот угловой дом занимал респектабельный бюргерский ресторан «Зиннер-экк», принадлежавший семье Брудер. Теперь же в начале пешеходной зоны старого города угнездилось другое, в понимании Винсента просто кошмарное, заведение. Большая литера «М», эмблема американских закусочных быстрого обслуживания «Макдональдс» всегда была для него символом заката культуры. Он почувствовал себя почти в Лондоне, где эти безликие современные кормушки все больше теснили храмы кулинарной культуры и плодились, как сорняки. Какая великолепная кухня была в «Зиннер-экк»! Он во всех деталях помнил, как семь лет назад они приехали с Патрицией в Баден-Баден и заказали в «Зиннер-экк» домашнее жаркое на двоих, а к нему три пузатые бутылки вина «Штих ден бубен» — все было так вкусно: нежное розовое мясо, сочные овощи в масле, горка картофельных клецок и, конечно, вино — прекрасное, терпкое, белое фруктовое вино. Этот вечер с его земными наслаждениями врезался в память еще и потому, что он был одним из последних, если не последним, когда они с женой ощущали взаимную радость и гармонию. Спустя год он поехал в отпуск уже с Жанетт. С тех пор в его семейной жизни все пошло наперекос. И вот он снова здесь, и снова его внутренний мир готов рассыпаться на куски. Погруженный в мрачные мысли, он повернул налево, пересек Луизенштрассе и слегка углубился в Софиенштрассе, тоже ставшей пешеходной зоной. Слева от него, рядом с гостиницей «Райхерт», по обе стороны пешеходной зоны стояли столики ресторанчика «Ле бистро». Вспомнив о совете брата, он решил принять аперитив.

Белый стул с удобным сиденьем, мартини со льдом, теплые лучи октябрьского солнца — все, казалось бы, прекрасно, но Винсент чувствовал, как что-то сковывало его все больше, обволакивало серым покрывалом, не давало наслаждаться окружавшей его красотой. Винсент быстро выпил мартини и тут же заказал еще один. Он сделал медленный глубокий вдох. Эдвард прав — нельзя поддаваться панике, убеждал он себя. И все равно, как он ни старался, ему никак не удавалось отделаться от тягостной мысли, что милая, обаятельная, веселая Клаудиа, к которой он относился с симпатией, оказалась не просто шпионкой (или агентом — какая разница), но еще и убийцей, хладнокровной профессиональной убийцей! Эта новость шокировала его до глубины души. Эх, если бы Жанетт была рядом! Но, может, ему следовало трактовать ее отсутствие тоже как дурное предзнаменование? Ведь она поехала к умирающей тетке. На минуту он закрыл глаза и вновь почувствовал, что впадает в парализующую, паническую прострацию. Он снова сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Все напрасно. Как тут ни крути, от фактов никуда не денешься. Теперь надо как можно быстрее и без лишнего шума спасать Пьера. А после он вернется в свой мир и наведет там порядок, не откладывая дела в долгий ящик, чтобы Жанетт могла переехать к нему. Когда через неделю он вернется в Лондон, он сразу пойдет к Джеймсу. Конечно, Патриция вначале будет шокирована, но в конце концов она поймет, что их брак существует только на бумаге и нет больше никакого смысла его продолжать. Она наверняка согласится на развод и не будет чинить ему препятствий. Если бы у них были дети, все было бы по-другому, мелькнуло у него в голове. Но Патриция не могла иметь детей, а взять чужого ребенка на воспитание не хотел уже он. А с Жанетт у него могут быть дети, ну да, даже наверняка. Но в каком ужасном мире им предстоит жить! И луч надежды, осветивший на какой-то миг его душу, бесследно растаял, уступив место новому приступу страха. Он допил второй мартини и заказал третий.

Третий аперитив он выпил также быстро, как и второй, и сразу ощутил определенное облегчение, обманчивую расслабленность, не раз обретаемую им при помощи алкоголя. Но это предел, больше до обеда пить нельзя. Да, действительно, подошло время обеда. Голода он, правда, не чувствовал, но, с другой стороны, три мартини все же пробудили в нем легкий аппетит. Размышляя, обедать ли ему вообще, а если да, то где, он меланхолически разглядывал прохожих. Вот какой-то мужчина вышел из гостиницы «Райхерт». Винсент, сидевший наискосок от входа в гостиницу, сначала не обратил на него внимания. Но когда мужчина остановился под маленьким выпуклым козырьком и стал озираться по сторонам, Винсент его разглядел и узнал. Улыбка засияла на его лице. Он вскочил, подбежал к человеку у гостиницы и схватил его за рукав.

— Ханнес, с ума сойти! Что ты здесь делаешь?

Винсент не мог заметить, что тот, кого он назвал Ханнесом, вздрогнул от неожиданности и бросил на него удивленный взгляд: они стояли в тени, к тому же на Винсенте были темные очки, но человек быстро взял себя в руки и ответил Винсенту самой сердечной улыбкой.

— Бог ты мой, Винсент, мир тесен. Не успели мы с тобой попрощаться в Лондоне, как снова встретились.

— Что ты делаешь тут? Ты мне не говорил, что в этом году собираешься еще раз на Запад.

— В Лондоне я еще не знал, что меня снова пошлют на ежегодный конгресс биологов, что я смогу сюда приехать. А у тебя, я полагаю, отпуск, или тебя привел в этот прекрасный город какой-нибудь страховой иск?

— Нет, нет, я в отпуске. Неделю пробыл в Базеле, а теперь вот приехал на полторы недельки сюда. А ты сколько уже здесь?

— В понедельник приехал. Конгресс начинается только через два дня, но мне дали поблажку и позволили приехать на пару дней раньше, чтобы до конгресса встретиться с коллегами.

— Я хотел пойти перекусить. Не составишь мне компанию?

— Сейчас, к сожалению, не могу. Мне надо срочно позвонить.

— Жаль… но ты ведь еще долго здесь пробудешь? Думаю, время у тебя найдется, даже если будешь сильно занят на конгрессе.

— Конечно. Позвони мне как-нибудь. Если не застанешь, оставь записку. Я живу здесь, в «Райхерте».

— Отлично, я позвоню! Пока, до скорой встречи!

Они пожали друг другу руки, и Хофманн быстро зашагал в сторону Леопольдплатц. Винсент некоторое время в задумчивости смотрел ему вслед и, заметив бросавшего в его сторону недоверчивые взгляды официанта из «Ле бистро», поспешил заплатить за мартини. Он был рад встрече со старым знакомым и посчитал это добрым знаком. Теперь все будет хорошо. Он решил вернуться в свою гостиницу и съесть там какую-нибудь малость, например салат. На душе у него стало легко, и он отправился в путь.