когда получили пулю в живот. Сколько раз говорил – нельзя расслабляться. Самое страшное, это когда вы считаете, что все трудности позади. Вот тогда человек расслабляется – и все.

У павильона появились Дубчак и Хабибулин. Последний был весь мокрый. Установленный под искусственным болотом механизм действительно утащил его под воду на целых полминуты. Дубчак уже успел смыть краску с головы, куда попали «вражеские» снайперы.

– Можете сесть, – махнул рукой генерал, – разбор прохождения зоны будет позже. Еще двое ваших ребят уже в компьютерном зале, пытаются проанализировать свои ошибки.

Машков просто сел на землю. Борзунов так и остался лежать, только положил руку под голову. Чутов прислонился к искусственному дереву. Здесь все было искусственное, не настоящее. Это была зона «А» – маршрут для особых групп специального назначения. На этом полигоне отрабатывали свои действия специалисты Главного разведывательного управления Министерства обороны России.

Зона «А» была самым сложным полигоном, какой только могла представить изощренная человеческая и компьютерная фантазия. Прошедшие эту зону без потерь офицеры считались сдавшими экзамен на «отлично». Некоторые уверяли, что раньше зона была намного легче. Но после приезда сюда Барса в ней появилось столько неприятных сюрпризов, что офицеры дружно окрестили зону «адским треугольником».

Зона занимала территорию примерно в пятнадцать-семнадцать километров в длину, но, разбитая на участки, удлиняла маршрут группы в пять раз.

Придуманные на каждом шагу ловушки, электронные снайперы, компьютерные группы, стреляющие изо всех видов оружия, делали этот маршрут настоящим испытанием.

Единственным принципиальным отличием, действительно введенным Барсом, о котором никто не спорил, была «синяя краска». Если раньше автоматы, пулеметы и минометы стреляли красной краской, отмечая попадание, означавшее «смерть» или «ранение», то теперь по настоянию Барса стреляли только «синей краской».

Вернувшийся из Афганистана генерал не любил красной краски, так напоминавшей кровь его погибших товарищей.

– Дубчак, – жестко сказал генерал, – это же элементарный трюк. Отвлекают с одной стороны, стреляют с другой. Вам не обязательно было видеть отмашку Чутова. Самому нужно думать. Поэтому и получили пулю в лоб. А вы, Хабибулин, не обратили внимания, как все время шел Борзунов, немного боком. Вы сначала шли впереди, а после того, как Дубчак выбыл, заняли его место. Но назад вы не смотрели. Нужно видеть, как идут ваши товарищи, даже позади вас. Это была ваша ошибка. В пути нужно замечать все.

Все пятеро молчали, сознавая, что подробный анализ их «путешествия» не сулит им ничего хорошего.

– А вы, Чутов, – добавил генерал, – дважды ошибались. И оба раза вас выручал капитан Борзунов. Вы напрасно думаете, что главное – самому оставаться в живых. Ваша задача – прежде всего уберечь группу от потерь. А задача майора Машкова – не терять своих людей. Хабибулина можно было спасти, даже несмотря на наши приборы. Автоматическое реле, действовавшее в воде, рассчитано на усилие два «д» – двух людей. Вдвоем с Борзуновым вы могли бы вытащить Хабибулина из воды. Во всяком случае, попытаться.

– А вы бы включили реле на четыре «д». И еще бы ударили по нашей группе с тыла, – устало возразил Машков.

– Обязательно, – кивнул генерал, – но даже в этом случае нужно пытаться спасти товарища. Даже зная, что я дам четыре «д». А вдруг не дам? А вдруг передумаю? Или меня позовут куда-нибудь. Или я решу, что ваши усилия достойны вознаграждения?

Машков устало кивнул головой:

– Согласен.

– А вообще будьте готовы к еще одному переходу, – вдруг сказал генерал, – завтра утром. Посмотрим, как сильно вы устали.

С этими словами Барс повернулся и вышел из павильона, оставив измученных офицеров в состоянии, близком к шоку. Еще одно такое испытание после сегодняшнего пути казалось невероятным.

Но каждый из них знал, что завтра утром все выйдут на новый маршрут и снова будут пытаться пройти его без потерь, стараясь обмануть компьютерные ловушки генерала.

– Вот мерзавец, – выдохнул Борзунов, – как он меня поймал в павильоне. За полминуты до конца.

– Это его любимый номер, – мрачно изрек Чутов. – Раньше он вообще стрелял сам, а потом все объяснял.

– Кончайте разговоры, – поднялся Машков, – операторы слышат каждое ваше слово.

Генерал в это время успел выйти из зоны и шел по коридору компьютерного центра. Он впервые подумал, что эта группа подготовлена чуть лучше остальных.

Навстречу ему, чуть прихрамывая, спешил дежурный по части подполковник Снегирев. У подполковника не было левой ноги, но он имел такой колоссальный боевой опыт, что по просьбе генерала был оставлен в центре, несмотря на свою инвалидность. Но для этого пришлось получить согласие самого министра обороны. К счастью, министр лично знал и генерала, и Снегирева, когда воевал вместе с ними в Афганистане, и поэтому дал особое разрешение.

– Что случилось? – спросил генерал у Снегирева. – Почему такая спешка?

– Гости приехали, товарищ генерал, – доложил подполковник и уже тише добавил: – Акбар Алиевич, из Москвы, из аппарата, сам Орлов прилетел.

– Ясно, – генерал нахмурился, но продолжал идти так же спокойно и неторопливо.

Генералу Акбару Асанову было сорок три года. Всю свою жизнь он работал в одном учреждении – в ГРУ Министерства обороны.

По не зависящим от него обстоятельствам три года назад он все-таки формально поменял место работы, не меняя его фактически. До 1992 года он был офицером ГРУ Министерства обороны СССР, после Беловежских соглашений стал офицером ГРУ Минобороны России.

Таджик по национальности, он родился в пятьдесят первом, в Горьком, где работал его отец, инженер Али Асанов. В Горьком прошло детство Акбара – первые шесть лет. Затем семья переехала в Ташкент, где Акбар пошел в первый класс.

В конце пятидесятых, когда человечество отчаянно рвалось в космос, когда Советский Союз, одержавший победу над фашизмом, уже успел восстановить свое народное хозяйство, когда двадцатый съезд партии, казалось, навсегда похоронил саму идею сталинизма, заложив основы либерального социализма, когда заведомо несбыточные планы и прожекты вписывались во всевозможные программы – начал формироваться особый тип людей, которых позднее назовут «шестидесятниками». Одним из таких людей был и отец Акбара, не успевший пройти через лабиринты ГУЛАГа и познать непостижимые отчаяние и страх. Но успевший возненавидеть систему, так легко расправляющуюся с надеждами и судьбами людей.

Взгляды отца во многом сказались на формировании характера Акбара, но наложенный на пионерско-комсомольское детство идеализм «шестидесятников» делал человека настоящим адептом системы.

В шестьдесят шестом Акбар закончил школу. К этому времени отец был уже директором большого объединения, депутатом республики.

Вопрос, куда поступать, не стоял. Акбар с детства мечтал быть дипломатом, видеть разные страны.

Кроме родных для себя языков – русского, узбекского и таджикского – он владел довольно неплохо французским. Экзамены в МГИМО он сдал на «отлично». Но в первый год в институт не попал.

По разнарядке, выделяемой всем республикам, на место от Узбекистана мог претендовать только узбек. Это негласное правило никогда не нарушалось, и на самом высоком уровне было принято решение о невозможности учебы таджика Асанова в МГИМО.

На второй год он поступал по общему конкурсу, прямо в Москве. Повестка в армию уже лежала дома,