В Советском Союзе утверждалась новая эра. Появились такие слова в политическом лексиконе страны, как «гласность», «демократия», «плюрализм». А в самом Афганистане по-прежнему шла война. После восемьдесят пятого-шестого годов эта война приняла характер партизанской борьбы против гарнизонов советских войск и собственных неверных, продавшихся иностранцам. В некоторых областях даже устанавливалось негласное разделение зон, при котором в крупных городах и поселках действовали представители официальной власти и части контингента советских войск, а в кишлаках и селениях контроль оставался за представителями афганской оппозиции.
К тому времени у оппозиции стали появляться подлинные лидеры, способные на консолидацию довольно большого числа людей, имевшие собственные программы выхода страны из кризиса. Асанов иногда встречался с некоторыми из них и успевал заметить, как выросли в последние годы командиры моджахедов, какой культурный и нравственный потенциал заложен в этих людях. Позже в фильмах и книгах он с удивлением встречал образы непримиримых фанатиков или почти людоедов, против которых действовали советские солдаты. На самом деле это было очень далеко от истины. Среди моджахедов, конечно, бывали и неистовые фанатики, и просто идиоты, но бывали и другие: выпускники лучших теологических институтов Востока, потомственные аристократы из афганских родовых семей, крупные инженеры и предприниматели, получившие образование в известных центрах научной мысли Франции, Англии, США. Но это касалось только высшего, очень тонкого, слоя афганской оппозиции. На девяносто процентов она состояла из племенных образований и озлобленных крестьян, просто по необходимости взявших оружие в руки. Позже многие из них так и не смогут никогда вернуться в свои дома, на свои поля, в свои кишлаки. Убивать на войне станет их основной профессией. И потянутся наемники из Афганистана во многие бывшие республики Советского Союза, продолжая сражаться и убивать, – словно своеобразное возмездие за десятилетие отчаяния и ненависти. Посеявшие бурю пожинают ураган.
Война сделает из мирных афганских крестьян профессиональных наймитов, убийц по контракту, и это будет тоже итогом десятилетнего противостояния. Но война изменила не только менталитет афганских крестьян. Прошедшие войну оставались на всю жизнь ущербными инвалидами, ибо, оставаясь физически целыми, они нравственно перерождались. Нельзя убивать другого человека – и не терять ничего в своей собственной душе. Нельзя видеть кровь – и не содрогаться. Нельзя стрелять по живым мишеням, получая при этом своеобразное удовольствие. Как только это происходит, духовному существованию индивидуума приходит конец, и вместо него появляется хладнокровное, эгоистичное существо, нравственно ущербное, с чудовищным потенциалом равнодушия к чужой боли.
Нужно обладать очень большим запасом душевных сил, нравственного здоровья, чтобы противостоять всем ужасам войны и ее разлагающему влиянию.
Асанов стал с удивлением замечать, что храбрость Черкасова граничила с дерзостью, хладнокровие сменялось жестокостью, а равнодушие к чужой беде становилось нормой. Узнав о том, что два батальона одного из полков народной афганской армии собираются перейти на сторону моджахедов, Черкасов не колеблясь вызвал штурмовые самолеты и вертолеты для полного уничтожения предполагаемых дезертиров.
Двигавшиеся по дороге машины и техника полка вместе с находившимися в них людьми были подвергнуты прицельному бомбометанию. Ошеломленные и раздавленные внезапно появившимися самолетами бойцы даже не подумали организовать сопротивление, рассредоточиться, попытаться уйти в укрытие. Практически с близкого расстояния они были расстреляны и растерзаны сыпавшимися на их головы бомбами. Среди тех, кто уничтожал этот полк, был и полковник Руцкой, будущий Герой Советского Союза и вице-президент огромной страны. При этом ни он, ни его товарищи не видели в подобном задании ничего противоестественного, ибо война приучила к жестокости и крови. Из находившихся на дороге полутора тысяч человек уцелело не более тридцати, которых потом вылавливали поодиночке сотрудники афганских органов безопасности.
Асанов был недоволен. Более того, он был взбешен. Вызывать штурмовики на людей, не разделяющих идеологической позиции официальных афганских властей, было, по его мнению, слишком жестоко. Он понимал, что многие из уходящих батальонов могли воевать в будущем на стороне моджахедов. Но даже это, по его мнению, не оправдывало такой варварской бомбардировки полка. Среди погибших людей могли быть растерявшиеся, запутавшиеся, просто поддавшиеся на уговоры люди. По его мнению, следовало окружить уходивший полк и попытаться поговорить с его неформальными лидерами. А уничтожать полк, не имевший огневой поддержки и тяжелого вооружения, не представляло никакого труда. Но Черкасов с ним не соглашался. Это была их первая крупная размолвка. Черкасов не понимал, почему он должен был уговаривать уходящих дезертиров. Они двигались к границе, чтобы влиться в ряды революционной оппозиции, и этим поставили себя вне закона, считал Черкасов. А сам Асанов видел в этих людях темных, зачастую полуграмотных бывших крестьянских парней, не всегда разбирающихся в ситуации и тем более не понимающих идеологических мотивов своего решения.
Но Черкасов тогда не принял его точку зрения. Асанов разрешал своим подчиненным иметь свое мнение, однако позиция Черкасова его глубоко задевала. Это был первый такой случай в его биографии. Среди офицеров ГРУ, известных своим интеллектом и творческим потенциалом, меньше всего можно было найти бездумных исполнителей или жестоких наймитов.
Старший лейтенант по-прежнему оставался одним из лучших офицеров, таким же смелым, храбрым, находчивым, отчаянным, но Асанов, сумевший разглядеть нечто глубоко чуждое его сути, уже не мог относиться к Черкасову с прежней симпатией.
А потом он уехал в Москву, куда подполковника Асанова отозвали зимой восемьдесят восьмого. Когда через десять месяцев Асанов вернулся, Черкасова уже не было среди офицеров ГРУ. Он был откомандирован в Киев, где проходил переподготовку.
Позже Асанов узнал, что за драку в ресторане Черкасов был отчислен из офицерского состава ГРУ и вообще оставил армейскую службу. Случайно, спустя несколько лет, он узнал подробности всего инцидента.
В мае восемьдесят девятого вся страна смотрела заседания съезда, взволнованно обсуждая выступления народных депутатов. Это был первый опыт подлинной гласности, и от непривычного зрелища многие проводили у голубых экранов целые дни, стараясь не упускать никаких подробностей. На одном из заседаний академик Сахаров заявил, что ввод войск в Афганистан был трагической ошибкой. С этим можно было согласиться, но когда немного растерявшийся и плохо изъясняющийся академик неодобрительно отозвался и о Советской Армии, выполнявшей в Афганистане волю политического руководства страны, в зале поднялся шум. Начался скандал. Многие выступавшие, глубоко оскорбленные выступлением Сахарова, опровергли его слова, доказывая, как действительно героически сражались офицеры и солдаты Советской Армии. Попросивший вновь слова для выступления Сахаров, которому уже просто не давали говорить, заявил, что никогда и не думал оскорблять представителей армии, ее воинов. Но в зале уже не хотели слушать.
Вечером этого дня Черкасов с товарищем обедали в ресторане. Как первые плоды намечавшейся кооперации и капитализации в стране начали появляться богатые и очень богатые люди. Сидевшие за соседним столиком люди, относящиеся ко второй категории «очень богатых» хозяев жизни, основательно нагрузившись, начали издеваться над двумя боевыми офицерами, один из которых был в форме. Черкасова, сидевшего в штатском, они не трогали. А приехавший к нему офицер, бывший десантник, потерявший руку в Афганистане, молча слушал, как пятеро разгоряченных парней издеваются над его армейским прошлым. А затем встал…
Черкасов просто не мог не вмешаться. Вдвоем с этим офицером они измордовали пятерых обидчиков до такой степени, что трое из них попали в больницу. Но зато Черкасов сразу вылетел из личного состава офицеров ГРУ. Никто даже не захотел разбираться в случившемся, понять мотивы поступков старшего лейтенанта. Асанову рассказывали позже, что однорукий офицер, бывший десантник и снайпер, стал одним из самых известных киллеров страны, словно в отместку за свою изуродованную жизнь. А Черкасов, полгода проходивший без работы и едва избежавший тюремного наказания, вернулся в родную Казань и устроился работать в какой-то частный кооператив.
К этому времени процесс «демократизации» страны вступил в свою решающую фазу, и сразу начался невиданный рост преступности. По стране бесконтрольно гуляли тысячи единиц неучтенного оружия, множились банды, терроризировавшие местных жителей, с каждым днем увеличивалось число финансовых
