фарси. На пушту он говорит плохо. В Зебаке связной будет вас ждать на базаре, в лавке Али-Рахмана. Спросите: не ждет ли он вестей из Дели? Ответ: нет, мои родные в Бомбее. Он даст полную информацию о людях Нуруллы.

– Понимаю, – Падерина посмотрела на часы, – может, сократим наш привал на пятнадцать минут?

– Я согласен, – встал Асанов, – идем дальше.

Это был самый сложный, самый трудный отрезок пути. Приходилось пускать в ход даже скальные крючья, чтобы удержаться на отвесной скале. С другой стороны, солнце стремительно уходило за горизонт, и следовало торопиться.

Много раз потом, в следующие три дня, Асанов будет спрашивать себя: правильно ли они поступили, выйдя вечером. Но ответа, так мучившего его, не найдет.

Они шли все вместе, держась близко друг от друга, когда внезапно Семенов поднял руку.

– Здесь нужно быть осторожнее, – сказал он. – Сначала пойдем мы с Чон Дином. Потом поднимем всех остальных.

Отцепившись от общей связки, двое офицеров поднимались по скале, вбивая страховочные крючья в камни.

Наконец они достигли вершины, бросили сверху веревку.

– Поднимайтесь, – крикнул Семенов, – все нормально!

Как и прежде, первым пошел Асанов. Несмотря на свой возраст, он сохранил удивительную подвижность, был в хорошей спортивной форме. Следом шла Падерина. Замыкающим поднимался Машков.

Все произошло неожиданно, словно в ужасном мелодраматическом фильме. Посыпались камни, и вдруг поскользнулся Машков. Миг, и он скользит по скале, резко дернув веревку. Падерина, не удержавшись на ногах, падает. Страховочный крюк, вбитый, видимо, не совсем сильно или расшатанный упавшим камнем, вылетает, и уже двое людей несутся в бездну. Следующий страховочный крюк, покосившись, устоял.

Асанов сумел задержаться на скале. Двое людей нависли над бездной. Если не считать короткого восклицания Машкова, все происходило в полном молчании.

Асанов держался за скалу, чувствуя, как трудно поддерживать ему сразу двоих людей. Сверху раздавались крики Семенова, Чон Дина. Первый уже лез обратно, чтобы помочь генералу. Но Акбар чувствовал, что не выдержит. Веревка больно впилась ему в левую руку, и он держал двоих практически одной рукой. И его силы постепенно иссякали.

Падерина и Машков замерли, старались не раскачивать веревку, но Семенов явно не успевал! Все трое должны были оказаться внизу. Асанов знал, что не выпустит веревку, и двое других офицеров это знали так же хорошо.

Неизвестно, что именно подумал Машков, но, когда у Асанова начали сдавать силы, он достал нож.

– Нет! – закричала увидевшая нож Падерина. – Не смей!

– Веревка не выдержит! – немного виновато крикнул в ответ Машков, поднимая руку.

– Нет! – закричала Падерина.

Машков перерезал веревку. Тело полетело вниз, и через десять секунд гулкий удар болью отозвался в сердцах четверых офицеров, оставшихся наверху.

Асанов сразу почувствовал, как уменьшился груз. Он перехватил веревку и начал тянуть изо всех сил.

Семенов был уже совсем рядом, когда Акбар наконец вытащил Падерину.

Она была бледнее обычного. И здесь она, пожалуй, впервые за время их экспедиции, не выдержала.

Бросившись к Асанову, она закусила губу. Нет, она не плакала, просто крепко обняла генерала, пытаясь отдышаться. А может, плакала: он не видел ее лица. А он, постаревший на десять лет, думал о семье Машкова, перед которой он теперь будет отвечать всю свою оставшуюся жизнь. Как командир за своего подчиненного. За одного из своих людей он ответить не сумел. И уберечь не сумел. Старший лейтенант Викторас Моргунас…

Самые тяжелые бои развернулись в Афганистане в восемьдесят третьем–восемьдесят четвертом годах. Ставший Генеральным секретарем Юрий Андропов был убежден в возможности и необходимости окончания войны в Афганистане. Но, уже будучи тяжело больным, прикованным к постели человеком, он, хорошо знавший и контролировавший всю обстановку в стране, начинал реально терять контроль над ситуацией в далеком Афганистане. Министр обороны Устинов, другие полководцы знали, что от них ждут победных сообщений, и бросали все новые, свежие силы для окончательного решения афганского вопроса. Но в самом Афганистане воевали уже даже дети и старики. Причем за обе стороны. Именно за обе, ибо тысячи афганцев воевали бок о бок с советскими солдатами, и было бы неверно утверждать, что в десятилетней войне советские воины воевали с афганскими моджахедами. После восемьдесят пятого по решению командования советских войск они больше не принимали участия в непосредственных «чистках» городов и поселков. Советские войска блокировали тот или иной район, город, поселение, дорогу, а уже затем представители афганской народной армии начинали «чистку» на этой ограниченной территории, проводя карательные операции против моджахедов. Вскоре советское командование поняло, что авантюризм и популизм Бабрака Кармаля не приносит никаких дивидендов, более того, он становится просто препятствием на пути решения афганской проблемы.

Одним из самых последовательных и верных друзей Советского Союза был руководитель местной службы безопасности Наджибулла. Причем в отличие от Кармаля он был большим прагматиком, трезвомыслящим рационалистом, умевшим при случае проявлять необходимую работу и понимание ситуации. Правда, вначале он представлялся как доктор Наджиб, но затем, поняв, что отталкивает верующих изменением своего имени, снова взял привычное Наджибулла.

Викторас приехал в Афганистан уже старшим лейтенантом в сентябре восемьдесят седьмого. Он был самым молодым из тех офицеров, с кем близко сошелся и подружился Акбар Асанов.

Родившийся в Паневежисе, тогда еще находившемся в составе единой страны, он с детских лет полюбил театр своего родного города, так прославившийся на весь мир своим созвездием актеров. Но в ГИТИС он тогда не попал: помешали его плохой русский язык и довольно неуклюжие манеры молодого переростка. И он поступил в Институт иностранных языков. После его окончания попал сначала на Кубу, так как изучал испанский, а уж затем в Афганистан. Командование военной разведки справедливо считало, что всех офицеров нужно проводить через войну, чтобы они получили необходимый опыт во время боевых действий. Это была и официальная позиция руководства Министерства обороны СССР.

И старший лейтенант Викторас Моргунас, специалист-латиноамериканец, прекрасно владеющий испанским языком, попал в Афганистан в группу тогда уже подполковника Акбара Асанова.

Они были вместе почти пять месяцев. Были под Джелалабадом, когда снаряды и мины рвались совсем рядом. Были в Кабуле, когда его обстреливали ракетами моджахеды и каждый вылет из города был чреват роковыми последствиями. Однажды Викторас даже спас всю группу, когда под обстрелом сумел вывести БМП с сидевшими в нем офицерами военной разведки.

Он был нетороплив, как многие прибалты, обстоятелен, придирчив к мелочам. Его дед был старым большевиком, одним из тех литовских революционеров, кто восторженно приветствовал революцию и сражался во имя ее идеалов в гражданской войне. Потом, в тридцать седьмом, он получил свою порцию благодарности в виде пули в затылок, когда был причислен к троцкистско-каменево-зиновьевской банде.