— Вы ничего не знаете?
— Чего я не знаю?
— О моей дуэли...
— Какой дуэли? С кем?
— С герцогом де Люсене. Неужели вы ничего не слышали?
— Ничего.
— Вот так так!
— Из-за чего была дуэль?
— Страшное оскорбление, которое можно было смыть только кровью. Представьте себе, что на приеме в посольстве этот де Люсене позволил себе сказать мне в глаза, что я... харкаю и брызжу слюной!
— Что такое?
— Он сказал, что я брызжу слюной, дорогой мой стряпчий! Будто у меня такой неприятный порок!
— И вы из-за этого дрались на дуэли?
— А из-за чего же еще вызывают на дуэль? Вы, наверное, думаете, что можно вот так просто... спокойно сказать, что я брызжу слюной? Что у меня харкотина? Да еще в присутствии очаровательной дамы? Перед этой маленькой маркизой, которая... Впрочем, хватит!.. Я не мог этого так оставить...
— Да, разумеется.
— Мы люди военные, вы понимаете, шпага всегда при нас. Мои секунданты назавтра отправились договариваться с секундантами герцога. Я прямо заявил: дуэль, или он приносит извинения.
— Извинения за что?
— За харкотину, черт побери! За то, что я брызжу слюной, вот что он позволил себе сказать!
Нотариус пожал плечами.
— А секунданты герцога сказали: «Мы с почтением относимся к уважаемому Шарлю Роберу, однако герцог де Люсене не может, не должен и не хочет приносить никаких извинений». — «Таким образом, господа, — ответили мои секунданты, — герцог де Люсене упорствует, утверждая, будто мосье Шарль Робер брызжет слюной?» — «Да, господа, но он не думал, что затрагивает этим утверждением честь Шарля Робера». — «Пусть возьмет свои слова обратно, извинится». — «Нет, господа, герцог де Люсене считает господина Робера благородным человеком, но утверждает, что он брызжет слюной». Вы понимаете, что не было другого выхода из такого запутанного положения?
— Да, выхода не было... Вас оскорбили в самых лучших ваших чувствах благородного человека.
— И вы так думаете? Итак, мы условились о месте и времени встречи: вчера утром в Венсенне. Все произошло самым благородным образом: я нанес легкий укол шпагой в руку герцога де Люсене; секунданты объявили, что моя честь восстановлена, и тогда герцог громко заявил: «Я никогда не беру слов обратно перед дуэлью, но после дуэли — другое дело. Поэтому мой долг, моя честь требуют, чтобы я сказал: я напрасно заподозрил господина Шарля Робера в том, что у него харкотина и он брызжет слюной. Господа, я признаю, что он не брызгал слюной, и утверждаю, что он никогда не харкал и не будет харкать...» После этого герцог протянул мне руку и спросил: «Теперь вы довольны?» — «Отныне мы с вами друзья на жизнь и на смерть», — ответил я ему. И я действительно ему обязан... Он все решил превосходно. Он мог вообще ничего не сказать или просто признать, что я не брызжу слюной, но он объявил, что у меня не было и не будет подобного иедостатка, а это с его стороны весьма деликатное замечание.
— Вот что значит храбрость, приносящая пользу!.. Но что вам от меня угодно?
— Дорогой мой архивариус! (Еще одна шутка Шарля Робера). Речь идет об очень важном для меня дельце. Вам прекрасно известно, что по нашему соглашению, когда я одолжил вам триста пятьдесят тысяч франков, чтобы вы могли покрыть ваши обязательства, между нами было условлено, что, предупредив вас за три месяца, я могу изъять эту сумму, за которую вы мне начисляете проценты...
— Что же дальше?
— Ну понимаете, — смутился Робер, — не знаю, как даже сказать...
— Говорите же!
— Вы можете подумать, что это прихоть, дорогой мой стряпчий... но мне захотелось стать помещиком.
— Говорите яснее, мы теряем время!
— Одним словом, мне предложили выгодно купить поместье, и, если вы не имеете ничего против, я хотел бы, то есть я желаю получить от вас вложенные мною деньги... Я приехал заранее предупредить вас об этом, как мы договаривались.
— Ха, интересно.
— Надеюсь, вы на меня не сердитесь?
— А с чего мне сердиться?
— Я боялся, вы подумаете, что я поверил слухам...
— Каким слухам?
— Да нет, так, пустяки...
— Говорите же!
— Я вовсе не из-за всяких глупостей, которые говорят о вас...
— Каких глупостей?
— Разумеется, в этом нет ни слова правды, но завистники нашептывают, будто вы оказались невольно замешаны в разных темных делишках. Конечно, все это полнейшая чепуха! С тем же успехом можно говорить, что мы с вами заодно играли на бирже. Слухи эти быстро угасли... но все же я бы хотел, чтобы вы и я были чисты, как агнцы божьи.
— Значит, вы не верите больше, что ваши деньги в надежных руках?
— Что вы, помилуйте... но я бы хотел, чтобы они были в моих руках.
— Подождите здесь!
Ферран задвинул ящик своего стола и встал.
— Куда это вы, мой архивариус?
— За доказательствами, чтобы вы увидели, насколько справедливы слухи о моих денежных затруднениях, — иронически ответил нотариус.
Он открыл потайную дверцу на маленькую лестницу, которая позволяла ему пройти в глубине двора, минуя контору, во флигель, и исчез за нею.
Едва он вышел, постучался старший клерк.
— Войдите, — сказал Шарль Робер.
— Господин Ферран у себя?
— Нет, мой достойный бумагомарака... (Еще одна шутка Шарля Робера).
— Пришла дама под вуалью и хочет немедленно цереговорить с ним по очень срочному делу.
— Достойный бумагомарака, патрон сейчас вернется, и я ему об этом скажу. А что эта дама, хорошенькая?
— Трудно догадаться: на ней такая густая, черная вуаль, что лица не различишь.
— Ну уж, так уж? Я ее прекрасно разгляжу, когда буду уходить. А Феррана я предупрежу, как только он вернется.
Клерк вышел.
«Какого черта, куда подевался этот мой стряпчий? — проговорил про себя Шарль Робер. — Наверное, проверяет свою кассу... Если эти слухи ложные, тем лучше! В конечном счете, скорее всего сплетни, которые распространяют злые языки... У таких достойных людей, как Ферран, столько завистников!.. Все равно, я предпочитаю иметь свои деньги на руках... Я куплю замок, о котором мне говорили... Там есть готические башенки времен Людовика XIV, в духе Ренессанса... Самый настоящий стиль рококо... Это позволит мне выглядеть сеньором настоящим, а не каким-нибудь траченным молью... Тогда уж мои чувства никто не отвергнет, как эта недотрога д'Арвиль! Господи, как она меня провела! Как осрамила! Но нет, я еще не сделал все мои покупки, как говорит эта дура привратница с улицы Тампль, с ее париком под маленькую девочку... Эта шутка обошлась мне самое малое в тысячу франков. Правда, мебель осталась за мной... И я еще найду способ скомпрометировать маркизу... А вот и мой стряпчий!»
Жак Ферран вернулся, держа в руках ворох бумаг, которые тут же передал Шарлю Роберу.
— Вот триста пятьдесят тысяч франков в ассигнациях государственного банка, — сказал он. — Через
