жесткой кровати, застеленной грубым солдатским одеялом защитного цвета. Половину клетушки занимала побеленная русская печь. Потемневшие стены из натуральных бревен топорщились вылезающей из щелей паклей. Под резным деревянным абажуром свисала с потолка единственная электрическая лампочка.

— Садитесь, гости дорогие! — произнес монах, указывая гостям на табуретки. — Почаевничать со стариком не откажетесь?

— Да мы, в принципе, поужинали плотно, — честно ответил Олег. — Но по чашечке чайку не откажемся.

— Вот и ладненько! — обрадовался Филарет.

Он воткнул в розетку штепсель алюминиевого электрического чайника еще совдеповских времен и расставил перед гостями эмалированные кружки. Из заварника с отколотой ручкой батюшка плеснул в кружки смоляного цвета жидкость. Олег поднес кружку к лицу и принюхался. Пахло приятно.

— Что это? — поинтересовался он. — На чай похоже, но это не чай.

— Это чага, — ответил монах. — Я по стариковской привычке больше чагу уважаю.

— Чага? — переспросил Олег. — А что это?

— Гриб такой, — пришел на выручку монаху Альберт, видимо раньше пробовавший подобный напиток, — на дереве растет. По действию очень похож на чай, но со специфическим вкусом.

— Ну, чага, так чага, — махнул рукой Олег. — Попробуем.

Чайник уже вовсю булькал, и батюшка отключил его, попросту выдернув штепсель.

— Великая вещь — научно технический прогресс! — произнес Суханов. — Не думал, что еще встречу чайник без авто отключения. Сейчас таких и не делают вовсе.

— А чего такого хорошего в этом вашем научно техническом прогрессе? — сварливо заметил монах. — Жили без него веками, и ничего — выжили!

— Вот именно что выжили! — не согласился Суханов. — А могли бы и не выжить! Раньше ведь как было? Не жизнь — выживание! А сейчас?

— А сейчас не выживание, а проживание! — не сдавался старик. — Раньше всяк за жизнь боролся, за хлеб насущный…

— Ну и чего в этом хорошего? — непочтительно перебил монаха Олег. — Голод, болезни… Да еще в начале прошлого века в деревнях стариков зимой в лес увозили, чтобы лишний рот не кормить! А прогресс всех и накормил, и вылечил, и обогрел!

— Вот потому-то народ и измельчал! — заявил батюшка. — Потому как палец о палец не ударив, а уже и накормлен, и напоен! А если уж и пошевелится немного, слегка лень превозмогая — то уже и на масло с икрой хватит!

— Так чего же в этом плохого? — с недоумением воскликнул Суханов. — Чего-то я не понимаю, батюшка, куда вы клоните? По-вашему лучше в хибаре жить, голодать и лопухом подтираться?

— Ты вот вроде умный, даже уче-е-еный, — вновь нараспев произнес монах, — а самого главного не понимаешь…

— И что же, по-вашему, я не понимаю?

— То, что люди больше не голодают — это хорошо. А вот духовные ценности променяли на материальные… Ладно, хлопчики, вы уже люди взрослые, чего нам спорить, вы ж совсем за другим ко мне пожаловали.

— И то, правда, — опомнился Суханов. — Поспорить можно и после! Сначала дело! Мы собственно вот по какому поводу: что вам известно о возникновении вашей церкви?

— Легенду о капищах языческих вы уже слышали? — уточнил монах.

— И о капищах, и о пещернике нам уже рассказали, — ответил Олег. — Нам интересно насколько реалистична эта легенда. Известно вам что-нибудь такое… Ну там детали, подробности… Вообще, существовал ли этот самый пещерник на самом деле? Или это просто очередная сказка?

— Сказка? — монах как-то хитро улыбнулся. — Нет, ребятки — чистая правда!

— А вам-то откуда знать? — спросил привыкший все ставить под сомнение Альберт.

— Иконостас видели? — вдруг ни с того ни с сего спросил Филарет.

— А это здесь при чем? — не понял Альберт.

— Иконостас родной, — пояснил батюшка, — от самого становления храма во внутреннем убранстве церкви числился…

— Подождите, но церковь простояла бесхозной черт его знает сколько десятилетий! И что, никто не покусился на столь древнюю вещь?

— Конечно, если бы иконостас, как впрочем, и остальная утварь, во время Советской власти находился бы в церкви, его бы точно экспроприировали или разграбили. Но дело в том, что все церковное имущество после революции странным образом куда-то пропало. Причем вместе с имуществом исчез и бывший батюшка… Его долго искали, но он как в воду канул. Что с ним произошло — мне не ведомо, а вот насчет церковного богатства… Несколько лет назад затеял я небольшой ремонт в кафоликоне. Доски под иконостасом поменять… Оторвал я пару гнилых досок и нашел тетрадочку. В тетрадке этой рукой пропавшего настоятеля была история записана… Да-да, про постройку храма, про пещерника… Особенно подробно описывал батюшка Феоктист, так его звали, — пояснил старик, — как место для храма выбирали. Рядом с пещерой идолищи стояли, там и храм выстроили… Что же это, подумал тогда я, церковь — вот она, сопка — аккурат от восьмерика. А пещера где? Пещеры-то и нету! Сказка?

— Вы нашли её?! Пещеру? — предположил Алешин.

— Нашел, — не стал скрывать старик.

— Тогда почему её не смогли найти местные жители? — полюбопытствовал Суханов. — Вход должен быть совсем рядом с церковью!

— Был рядом, — поправил его старик. — Теперь в пещеру можно проникнуть лишь с другой стороны сопки. Прежнего входа не существует уже лет триста-четыреста — его завалило большими валунами…

— Или кто-то завалил, — предположил Альберт. — И что вы обнаружили в пещере?

— Всю церковную утварь и книги: два Евангелия и многочисленные описи имущества с момента возведения церкви.

— Интересно было бы ознакомиться, — в Альберте проснулся ученый, как никак, а он был историком.

— Вот чай допьем, я книги вам покажу, — пообещал батюшка.

— Вернемся к пещере, — попросил Олег, — и к волхву-пещернику.

— А что пещера? Жить в ней вполне возможно, — ответил монах. — Есть лежанка, на ней даже сохранился ворох истлевших шкур. Старый очаг, большая дубовая колода со спинкой, видимо кресло пещерника, и нечто похожее на стол. Есть несколько глиняных и деревянных чеплашек…

— Значит волхв все-таки существовал… — задумчиво произнес Олег. — А что вы скажете по поводу его долголетия?

— А вот это, скорее всего сказки. Хотя… Если предположить, что он мог дожить до 70–80 лет, а это даже по нашим меркам весьма преклонный возраст…

— Я ухватил вашу мысль! — оживился Альберт. — Средняя продолжительность жизни составляла в то время от силы лет 30–40. Так что он вполне мог пережить несколько поколений, — продолжил размышлять Алешин. — Вполне реальное объяснение! Я об этом как-то и не подумал. Да, так все встает на свои места… А можно, все-таки книжки посмотреть? У меня руки чешутся!

— Хорошо, хорошо! — Феофан поднялся из-за стола и вышел из комнаты.

Вскоре он вернулся, прижимая к груди несколько потрепанных фолиантов.

— Вот мое богатство! — батюшка аккуратно положил книги на стол.

— Ух, ты! — изумленно воскликнул Алешин, открыв первую. — Опись храмого убранства 1857 года после поновления… Ну-ка, ну-ка, — Алешин аккуратно перевернул потрепанную страничку, — божия милосердия образов в трехрядном тябле: деисус с праздники и с пророки на красках. Так же местный ряд: «Преображение Господне», Воскресение Господне», «Покров», «Спас Вседержитель»… Венчает иконостас золотофонный Нерукотворный Образ… Ага, вот… Серебряный чеканный венец с камнями, серебряная басмяная золоченая гривна и приклад: аспидный крест, обложенный серебром. Один в один, что я в храме видел. Да, Олег, иконостасу этому цены нет! Как впрочем, и самой церкви. Вернемся в Москву, обязательно подниму вопрос… Ведь получается, что это действительно самая древняя церковь! Вот находка, так находка!