по их делам, и, кстати, при ином раскладе я бы уже давно потерял всякую надежду. Ладно… — Ему стало жалко Пола, который уже выглядел конченым человеком. — Есть у меня кое-что на уме — и уверен, что, будучи твердым сторонником традиционных ценностей, ты одобришь ход моей мысли. Старый добрый шантаж. Что скажешь?

Пол искоса глядел на Дуга, но на его лице медленно проступало облегчение:

— Сколько ты хочешь?

— Видишь ли, у меня нет ни малейшего желания и впредь вкалывать в литературном отделе, огромное спасибо, но с меня хватит. Поэтому через пару дней я начну предлагать свои услуги другим изданиям в качестве редактора политического отдела. И если я представлю им эту историю в комплекте с резюме, сдается мне, они не устоят.

— И ты на это способен, да? — Голос Пола презрительно подрагивал. — Опустишься до такого уровня? Простая… порядочность для тебя пустой звук?

— А-а… Приятно, что ты наконец заговорил о порядочности. Не поверишь, но это скромное, не раз оболганное словцо значит для меня очень и очень много. Вот почему я готов держать рот на замке. При том условии, что ты, Пол, поведешь себя как порядочный человек.

— То есть?

— То есть избавишь Мальвину от страданий. А заодно и Сьюзан. Не знаю наверняка, мучается ли Сьюзан, но думаю, тут к гадалке ходить не надо.

Это было совсем не то, что ожидал услышать Пол.

— И что я, по-твоему, должен делать?

— Придумай.

— Полагаешь, надо порвать с ней?

— Это один из вариантов. Возможно, наилучший. А чего ты сам хочешь, Пол? Что ты сам чувствуешь?

Пол допил вино, положил локти на стол и задумчиво уставился в пространство. Смешно, но раньше он даже не пытался ответить на вопрос, который задал ему Дуг. Он был доволен тем, как развиваются отношения с Мальвиной, — в неопределенном русле, без договоренностей и четких установок. Немногим более чем пикантная добавка к его браку, эти отношения не сказывались на его работе и не грозили разрушить его карьеру. Даже отсутствие секса, как он теперь сообразил, усиливало их комфортабельность, не допуская излишней интенсивности, излишней реалистичности. Откуда ему было знать, что Мальвина начала воспринимать все чересчур всерьез?

— Сложный вопрос, — глухо ответил он. — Мне нужно время, чтобы подумать.

— Ты меня слышал, Пол? Она тебя любит. Сделай что-нибудь. Разрули ситуацию. Из разговора с ней я вынес, что жизнь у нее была довольно дерьмовая. Она надеется, что с тобой она совершит прорыв — прорыв к чему-то лучшему. Не становись для нее еще одним горестным разочарованием.

Пол встал. Его внезапно одолел приступ клаустрофобии.

— О'кей. Я тебя понял. Что-нибудь предприму. — Он потянулся к пальто. — А сейчас давай уйдем отсюда. Мне нужно на свежий воздух.

— Даю тебе две недели. А затем обращаюсь в газеты.

Склонив голову набок, Пол взвесил свои возможности.

— Это по-честному, — заключил он и направился к лестнице.

Вместе они дошли до Стрэнда. Дуг терялся в догадках: о чем Пол сейчас думает? Его поставили перед выбором, грозившим повлиять на всю его дальнейшую жизнь, а значит, либо он погружен в тягостные размышления, либо не осознал до конца, чем чревато его положение. Или на том месте, где должно быть сердце, у него эмоциональный вакуум. Как можно быть таким бесчувственным?

Пока они сидели в баре «У Гордона», демонстрация рассеялась. Все проходы к Трафальгарской площади заблокировала полиция, отрезав пути к отступлению нескольким тысячам протестующих, скопившимся вокруг памятника Нельсону. Другие протестующие, сбившись в шайки, бегали по улицам, размахивая резиновыми дубинками и задирая любого, кто попадался им на пути. Мелкие стычки и потасовки вспыхивали по всему городу. Защитники окружающей среды подверглись крикливым нападкам своих более воинственных товарищей. «Идите, сажайте свои долбаные овощи, козлы зеленые, и посмотрим, что из этого вырастет», — донеслось до Дуга.

— В какой стране мы живем? — удрученно пробормотал Пол, когда они остановились в нише, у запертых дверей магазина, наблюдая из этого относительно безопасного укрытия за уличными волнениями. — Кто эти люди? Чего они хотят?

— Возможно, они сами не знают. Ты ведь не знаешь. И никто не знает, если уж на то пошло.

— «Гардиан» предложил мне написать двенадцать тысяч слов для пятничного номера. На любую тему. Я напишу об этом. О позорище, которое они устроили. Такая заметка не может не понравиться, как считаешь?

— Кому? Твоим избирателям? Им-то какое дело? Они обитают за сто миль отсюда.

— Нет, я имел в виду Тони.

Дуг повернулся к нему и с раздражением произнес:

— Пол, если я тебя снял с крючка, это не значит, что моему примеру последуют остальные. Предупреждаю еще раз: история о тебе и Мальвине появится в печати недели через две, самое большее. Без особых подробностей — так, анонимное упоминание между прочим в колонке для сплетен, — но стоит этой истории увидеть свет, как она начнет разрастаться будто снежный ком, и тебе придется с этим что-то делать. И как бы часто ты ни отсасывал у Тони, тебе это не поможет. Я уже говорил, в таких случаях выживают только незаменимые.

— Хватит твердить одно и то же, — разозлился Пол. — Вряд ли я смогу стать незаменимым за две недели.

— Нет, не сможешь, — согласился Дуг, решив более не касаться этого пункта. — А в «Гардиан» напиши лучше о Лонгбридже. Твое молчание по этому поводу прозвучало оглушительно. И это ведь не просто местные разборки. На кону пятьдесят тысяч человеческих жизней.

Пол кивнул.

— Возможно, я так и сделаю, — ответил он без особой уверенности.

И тут над их головами разбилась винная бутылка, летевшая со скоростью снаряда. Они бросились бежать.

Дома, в кеннингтонской квартире, Пол опустился в кресло и просидел не шевелясь несколько часов.

Когда наступили сумерки, он не встал и не включил свет. Так и сидел в темноте, думая о Сьюзан и как она отреагирует, когда пойдут разговоры о нем и его медийном консультанте.

О Мальвине он тоже думал — как она стала ему необходима. Как он привязался к ней за последнее время. Более чем привязался, на самом деле. Много более.

Эти размышления прерывали лишь телефонные звонки; звонили все те же люди — министр, на которого Пол работал, журналисты, лоббисты, погонялы,[10] Сьюзан, закадычный приятель Рональд Калпеппер. Где-то в промежутке позвонил Бенжамен, что было довольно необычно. Но Пол и тогда не снял трубку.

В десять часов он наконец поднялся и заказал пиццу. Съел половину, остальное выбросил, запил пиццу шабли, выдув почти всю бутылку. Внезапно Пол ощутил страшную усталость. Стянул с себя брюки, сел на кровати и провел пятерней по волосам.

Вытянувшись на постели и уже собираясь погасить ночник, Пол вдруг задался вопросом: а зачем звонил его брат?

Он подошел к автоответчику, промотал, не испытывая ни малейшего любопытства, первые девять сообщений, после чего услыхал голос Бенжамена:

— Привет, Пол, это твой большой брат. Просто звоню узнать… как ты, а заодно спросить, видел ли ты сегодняшний «Телеграф». Обрати внимание на снимок на седьмой странице. Если не узнаешь человека, который на нем изображен, прочти подпись внизу. Может, что-то и всплывет в памяти, как знать. Тесен мир, верно? Будь здоров и передай… передай от меня привет Мальвине.