Дом директора стоял на территории школы, между научными лабораториями и новым спортивным залом. Подходя к нему от Бристоль-роуд-Саут, Бенжамен увидел приближавшегося с другой стороны Стива Ричардса. Времени было семь вечера, и странным казалось очутиться в школе после наступления темноты, да еще и в каникулы. Школьная форма шла Стиву всегда, сегодня же он выглядел в ней подтянутым пуще обычного, хоть и немного нервничающим. Бенжамен сознавал, что у самого-то у него вид кошмарный, а Стив просто слишком вежлив, чтобы сказать ему об этом. Большую часть дня Бенжамен провел в постели и часов около четырех пришел к заключению, что никуда сегодня не пойдет, а возможно, и вовсе на ноги никогда больше встать не сумеет. Однако мать, безмолвная и обиженная, накачала его черным кофе, и теперь он полагал, что, пожалуй, и выживет, если до конца недели не станет притрагиваться к спиртному.

— Хереса, Тракаллей? — едва он вошел в холл, спросил, протягивая ему бокал, директор.

— О… м-м… Спасибо.

— Вид, должен признать, бледноватый.

— Да, сэр, я знаю. Плохо спал ночью. Думаю, от волнения.

— Нет-нет, я о моем несколько анемичном «Фино». Впрочем, раз уж вы затронули эту тему, в вашей бледности и вправду присутствует сегодня нечто от призрака, чрезмерное даже по обычным вашим меркам. Не желаете подняться наверх, полежать немного?

— Нет, спасибо, сэр. Все обойдется.

— Как вам будет угодно. А, Ричардс! Вот вас бледностью никому попрекнуть не удастся, а, что?

Такого рода шутливыми замечаниями директор развлекал своих гостей до обеда.

За длинным обеденным столом Бенжамен оказался между Ричардсом и мистером Наттоллом, благодушным заместителем директора, бывшим также и классным наставником Бенжамена в его первый школьный год, — отношения между ними всегда оставались хорошими. Кроме мистера Наттолла на обеде присутствовали восемь старост, сидевших по одну сторону стола, и семь — по другую. Сам директор помещался во главе стола, а его супруга, спокойная, внушительная дама с туго завитыми волосами и несчастливым тиком в правом глазу, — на другом его конце.

— Ну что же, Тракаллей, — произнес, разламывая булочку, мистер Наттолл, — мне, смею сказать, приятно, что вы попали в нашу команду.

— Спасибо, сэр.

— Мы с Синклером только что говорили о забастовке пожарников. Какова ваша точка зрения на сей счет?

— Ну… — Стоит ли говорить, что точки зрения у Бенжамена не было никакой. Он знал, что общенациональная забастовка пожарников тянется уже два месяца, но и не более того. — Я думаю, если у людей горят дома, а помочь им некому, так это просто позор.

— Все верно, Тракаллей. Однако вам следует также помнить, что при нынешней политической системе единственный для многих людей способ добиться того, чтобы их выслушали, состоит в отказе от исполнения работы. Уверен, вас это может удивить, но я лейборист. И всегда им был. В нашей стране существует традиция борьбы за права маленького человека, и, на мой взгляд, партия лейбористов воплощает эту традицию наилучшим образом. Мы, преподаватели и ученики «Кинг-Уильямс», суть лишь горстка привилегированных лиц. И мы обязаны вставать на защиту тех, кому повезло меньше нашего, сделать для них хоть что-то.

Бенжамен старательно кивал, хотя даже на то, чтобы встать и произнести молитву перед трапезой, — а это было следующим, что ему пришлось проделать, — сил его хватило едва-едва. После молитвы он осел в кресле и, увидев креветочный коктейль, который поставила перед ним облаченная в униформу горничная, негромко застонал. Супруга директора, услышавшая его стон, не без интереса уставилась на Бенжамена. Он это заметил. Глаз директорши трижды дернулся. Бенжамен был единственным здесь, кто до сих пор не уяснил, что она страдает нервным тиком. Он решил, будто директорша подмигивает ему. Не зная, какого поведения требуют правила хорошего тона от гостя, которому подмигнула супруга хозяина дома, Бенжамен подмигнул в ответ. Директорша дернулась так, точно ее укусили. Бенжамен взглянул на директора, изумленно взиравшего на него, и, ощутив, как в нем поднимается пущая против прежнего волна тошноты, уперся взглядом в креветочный коктейль.

Пока поглощалось основное блюдо, он разговаривал преимущественно со Стивом Ричардсом. До сей поры сказать друг другу им было особенно нечего, зато теперь Бенжамен обнаружил, что проникается теплыми чувствами к этому воспитанному, скромному и остроумному молодому человеку. Он начинал понимать, чем Стив мог привлечь Сисили.

— Знаешь, Сисили и я — мы ведь с ней ничего такого и не делали, — сказал Стив. — Того, о чем написали в журнале. Мы просто повели себя на той вечеринке, ну, слишком по-дружески, только и всего. Такое случается каждый божий день.

— Конечно, — с чувством признал Бенжамен. — А я из-за этой статьи девушки лишился.

Вот это и вправду обидно. Мы с ней встречались всего полмесяца, но я считал, что у нас есть… ну, ты понимаешь, определенное будущее.

— А твои родители? Они журнал видели?

— Да, и поначалу здорово расстроились. Решили, что я их подвел. Но тут-то все в прошлом. Эта штука, — он ткнул пальцем в значок старосты, — здорово их обрадовала.

— Моих тоже. Смешно, не правда ли? Что только не внушает гордость нашим родителям.

Перед ними поставили по бокалу французского красного вина — в добавление к говяжьему окороку и жареной картошке. Стив надолго припал к бокалу. Бенжамен к своему не притронулся.

— Что ты думаешь делать после экзаменов, Бен? Останешься здесь готовиться к Оксбриджу?

— Наверное.

— Я тоже. Собираюсь в Тринити, на физический. Знаешь, там Исаак Ньютон учился. Мистер Нэгл считает, что я потяну. Вообще-то мне нужно для этого получить только высшие баллы, но он говорит, если я по-настоящему приналягу в последние месяцы…

— Надеюсь, та ерунда, которой приходится заниматься старостам, не отнимет у нас слишком много времени.

— Да нет. Все будет нормально. Не волнуйся. Тут и младенец управится.

В разговоре их стали возникать паузы. Бен начал было восторгаться сценкой, разыгранной Моркамом и Уайзом, однако вскоре обнаружил, что Стиву невдомек, чем он так восхищен. Его семья, сказал Стив, телевизор в рождественскую ночь не смотрела, да к тому же «я эту парочку почти и не знаю».

После десерта (фруктовый коктейль, Бенжамену удалось справиться только с половиной) поднялся, чтобы произнести речь, капитан школьной сборной Роджер Берч.

— Джентльмены, — сказал он, — вы удостоились высшей почести, какую «Кинг-Уильямс» может предложить своим старшеклассникам. И избраны вы лишь по одной причине: на взгляд господина директора, мистера Наттолла и прочих преподавателей, каждый из вас добился превосходства в избранной им сфере деятельности, будь то учеба, атлетическое развитие, спорт или даже (он взглянул на Бенжамена) литература. Помните об этом: вас избрали за ваши заслуги. «Кинг-Уильямс» не бастион привилегий, людей здесь оценивают по собственным их достоинствам. В то же самое время у школы имеются традиции, и традиции эти необходимо защищать. Кое-кто поговаривает, будто следует ликвидировать саму должность старосты. Эти разговоры ведут обуреваемые завистью неудачники, не следует принимать их всерьез. Институт старост никаких льгот не предоставляет. Он создает крепкую, имеющую своей основой исполнение долга, связь между вами и школой. Поразмыслите над этим. Сегодня время праздника, но также и время, когда каждый из нас должен задуматься о своих новых обязанностях. А сейчас мистер Наттолл принесет бутылку «портвейна Основателя школы». В соответствии с традицией, которая восходит еще к восемнадцатому веку, все мы провозгласим нашу верность «Кинг-Уильямс» и выпьем по бокалу — залпом.

После возвращения из уборной Бенжамен почувствовал себя намного лучше. К этому времени все уже поднялись из-за стола и перешли в гостиную директора — пили, разбившись на группки, кофе, разговаривали, непринужденно посмеивались. Бенжамен постарался, как мог, влиться в общее веселье. Он заметил на кофейном столике вещицу, смахивающую на пластмассовую модель человеческой кисти, и