напомнить вам основные предложения, выдвинутые мною на вчерашнем совещании и как будто одобренные вами. — Как негоциант, сказал я, я ни в какой мере не нуждаюсь в том, чтобы французское правительство взяло на себя мои обязательства в деле с голландскими ружьями, если я разорву мое с ним соглашение (избави бог!). У вас в руках, господа, доказательство того, что я могу гораздо быстрее и проще покончить с этим делом к своей выгоде, буде ограничусь торговым к нему подходом, поскольку мне все время предлагают (со всяческими посулами и даже угрозами) немедленно расплатиться со мной за шестьдесят тысяч ружей, купленных мною в Голландии, в золотых дукатах, по расценке, обеспечивающей мне прибыль, которую я сочту нужным обусловить: об этом вам пишет ваш посол.

Я обсуждал, следовательно, этот вопрос с господами Лажаром и Шамбонасом отнюдь не как купец, не как спекулянт, а как французский патриот, думающий прежде всего о благе отечества, ставящий это благо превыше собственной выгоды. Окажите мне справедливость не забывать об этом.

Я предложил вам, господа, взять на себя мои обязательства, приняв от меня всю партию оружия в Тервере, поскольку в связи с внезапным объявлением войны у меня возникли непреодолимые препятствия для доставки ружей во Францию и поскольку французское министерство располагает средствами, у меня отсутствующими, чтобы добиться отмены несправедливого голландского эмбарго и доставить эти ружья в Дюнкерк. Я дал вам понять, господа, что вы прежде всего заинтересованы в том, чтобы помешать нашим врагам завладеть этим оружием силою, как мне сейчас угрожают, поскольку голландцы не рискнут посмотреть сквозь пальцы на акт, враждебный французскому правительству, тогда как акту, направленному против частного лица, они могут попустительствовать.

Объясняя вам все это, господа, я только повторял то, что двадцать раз говорил министрам, вашим предшественникам.

Не имея возможности доставить в Гавр груз оружия, задержанный в Зеландии в нарушение справедливости и международного права, я ставлю перед вами вопрос следующим образом:

Когда министерство торопило меня с покупкой этих ружей, необходимых Франции, меня не остановили денежные жертвы; вот уже три месяца как эти ружья у меня на складе, но на складе в Зеландии; и вам известно, что австрийское правительство обязало голландское воспрепятствовать их вывозу, не имея на это никакого благовидного предлога, единственно по праву силы, позволяющему безнаказанно совершать несправедливость по отношению к частному лицу. Таким образом, эти ружья находятся в Тервере. Они предназначены вам. И вот к чему сводится дилемма:

Нуждается ли Франция в этих ружьях? И, главное, заинтересованы ли вы в том, чтобы они не попали в руки наших врагов, которые добиваются их любой ценой, что удвоило бы нашу потерю? Тогда примите их от меня в Тервере, а не в Гавре, куда я не могу их доставить. Такова единственная поправка к нашему соглашению, которую я предлагаю; ибо я отнюдь не говорю вам: «Господа, расторгнем договор об этом оружии, заключенный между де Гравом и мною»; напротив, я предлагаю вам ускорить его выполнение и, чтобы убедить вас в том, что это возможно, предлагаю вам осуществить приемку оружия и порту, где оно все еще находится. В этом случае вы будете действовать как держава по отношению к державе и быстро добьетесь своего, потому что к вам отнесутся с уважением, тогда как мною пренебрегают.

Вы не желаете немедленно вступить во владение этим оружием, хотя, вероятно, это единственное средство помешать тому, чтобы его захватили силой, ежели я буду упорствовать в своем нежелании продать ружья на сторону? Тогда (я говорю это с величайшим сожалением) объявите мне, господа, что вы более не нуждаетесь в оружии, что вы отказываетесь вступить во владение им, если поставка должна быть произведена в Тервере, и предоставляете мне право избавиться от него с наименьшими потерями и риском для меня.

Вынужденный отступить перед силой обстоятельств, я выложу на стол Национального собрания все купчие и письма, все обстоятельные доказательства моих патриотических усилий добыть оружие для Франции. И тогда я, с глубоким прискорбием, но будучи избавлен от необходимости продолжать далее тщетные попытки оказать эту услугу моей отчизне, меж тем как ни один орган власти мне не содействует, а мои собственные капиталы недосягаемы, связаны, заморожены с неисчислимыми потерями для меня, — я тогда напишу в Голландию: «Уступите эти несчастные ружья на условиях, которые вам предлагают, это лучше, чем если они будут отняты силой, и нам, после всего сделанного, останется рассчитывать только на нескончаемый процесс против моего поставщика и Государства, по иску в насильственном изъятии, с одной стороны, и непоставке, с другой, из которого мне никогда не выпутаться».

Не думайте, господа, что фиктивная передача вам оружия может вывести меня из затруднительного положения, в котором я нахожусь! Напротив, я таким образом пропущу время, когда могу еще изъять капиталы, так давно вложенные мною в это патриотическое предприятие. Она лишит меня последней возможности обменять на дукаты это оружие, в котором ваши враги нуждаются не менее вас, которого они не перестают добиваться, оскорбляясь моим неизменным отказом.

Что ждет нас, господа, если, воспользовавшись фиктивным договором, вы выступите на защиту моих прав в Голландии вместо того, чтобы отстаивать там ваши собственные, и не сможете переправить оружие в Дюнкерк к устраивающему вас сроку? Вы выиграете хотя бы то, что помешаете врагу воспользоваться им против вас в этой войне; я же, лишенный всех средств, получу в вознаграждение за мою службу отечеству лишь чудовищное количество оружия, которое не смогу никому продать, поскольку оно уже никому не будет нужно! Я буду разорен, уничтожен; вы, разумеется, этого не хотите.

Мне возражают, господа, что, расторгая договор, заключенный со мной г-ном де Гравом, вы берете на себя ответственность!

Да, вы понесете ответственность, если, расторгнув купчую, допустите продажу противникам оружия, купленного для вас. Но не в том случае, если вы заключите взамен бесповоротную сделку, гарантирующую вам, что оружие не достанется противнику; поскольку оно будет признано национальным достоянием, голландцы уже не посмеют (если только они не объявят вам войны) открыто терпеть, чтобы вам на их территории было нанесено оскорбление столь серьезное, коего сообщниками они окажутся! Вот как должен быть поставлен вопрос об ответственности министров в этом деле.

Что касается вчерашнего совещания, то вот его краткое резюме. Я предложил вам, господа, поставить оружие — в самом деле, а не фиктивно — в Тервере, а не в Гавре, по мотивам, изложенным выше; в противном случае вы должны заявить, что расторгаете договор, заключенный де Гравом, что не нуждаетесь более в оружии для Франции, предоставляете мне полную свободу вернуть себе вложенные средства, где, когда и как это окажется возможным, и выплачиваете должную неустойку! Умоляю вас, господа, благоволите не задержать ответ; ибо я подвергаюсь ужасным опасностям, которых вовсе не заслужил мой горячий патриотизм! Вы были столь добры, что сами признали это вчера.

Примите, господа, заверение в искреннем уважении достойного и весьма удрученного гражданина.

Подпись: Карон де Бомарше».