Ктото трясет меня за плечи, и я сажусь. Я заснула, положив голову на стол. На моей нетронутой щеке остались следы от складок белой ткани. Другая, на которую пришелся удар кнута, мучительно пульсирует от боли. Гейл попрежнему в отключке, но его пальцы переплетены с моими. Я чувствую запах свежего хлеба и поворачиваю затекшую шею, чтобы найти там Пита, смотрящего на меня с грустным выражением лица. Я догадываюсь, что он наблюдал за нами какоето время.

- Иди в постель, Китнисс. Я присмотрю за ним, - говорит он.

- Пит, о том, что я говорила вчера, о побеге… - начинаю я.

- Я знаю, - прерывает он. - Можешь ничего не объяснять.

Я вижу булку хлеба на столе в бледном, снежном утреннем свете. Синие круги у него под глазами. Интересно, спал ли он вообще? Возможно, недолго. Я думаю о его согласии пойти со мной вчера, о том, как он подошел и встал рядом со мной, чтобы защитить Гейла, о его готовности дать мне так много, когда я даю ему так мало взамен. Независимо оттого, что я делаю, я причиняю комунибудь боль.

- Пит…

- Просто иди спать, хорошо? - говорит он.

Я тащусь вверх по лестнице, заползаю под одеяло и тут же засыпаю. В какойто момент Мирта, девочка из Дистрикта2, попадает в мой сон. Она преследует меня, роняет на землю и вытаскивает нож, чтобы изрезать мое лицо. Он глубоко вонзается мне в щеку, открывая широкую рану. Тогда Мирта начинает меняться: ее лицо удлиняется, становясь звериной мордой, на коже вырастает темный мех, ногти переходят в огромные когти, но ее глаза остаются неизменными. Она становится мутированной формой самой себя - волком, созданным в Капитолии, который мучил нас той ночью на арене. Откидывая голову назад, она издает долгий жуткий вой, который подхватывают другие переродки. Мирта начинает жадно слизывать кровь, текущую из моей раны, каждое прикосновение языка приносит мне новую волну боли. Я сдавленно вскрикиваю и просыпаюсь, вся в поту и одновременно дрожа. Убаюкивая в руке свою поврежденную щеку, я напоминаю себе, что получила рану не от Мирты, а от Треда. Я жалею, что здесь нет Пита, обнимающего меня, пока не вспоминаю, что, как предполагается, не должна больше об этом жалеть. Я выбрала Гейла и восстание. Будущее с Питом - это выбор Капитолия, не мой.

Опухоль вокруг моего глаза немного спала, и я могу приоткрыть его. Я смотрю сквозь занавески и вижу, что метель усилилась до настоящей бури.

Есть только белоснежная стена и ветер, вой которого поразительно походит на вой переродков.

Я рада снежной буре, ее свирепым ветрам и летящему снегу, превращающемуся в глубокие сугробы. Этого может быть достаточно, чтобы держать настоящих волков, также известных как Миротворцы, подальше от моей двери. Несколько дней, чтобы подумать. Разработать план. С Гейлом, Питом и Хемитчем под рукой. Эта снежная буря - настоящий подарок.

Прежде чем я пойду вниз, чтобы предстать перед этой новой жизнью, я заставляю себя потратить некоторое время, чтобы осознать, что же все это будет значить. Меньше дня назад я была готова сбежать в леса со своими любимыми посреди зимы, с очень вероятной возможностью преследования Капитолия. Сомнительное мероприятие, по меньшей мере. Но теперь я ввязываюсь в нечто еще более рискованное. Борьба с Капитолием обеспечивает их быстрое возмездие. Я признаю, что могу быть арестована в любой момент. Это может быть стук в дверь, такой же, как прошлой ночью, и группа Миротворцев заберет меня. Это может быть пытка. Увечья. Пуля в голову на городской площади, если мне повезет настолько, что я пройду через это быстро. У Капитолия бесконечное количество интересных способов убийства людей. Я представляю эти вещи, и мне страшно, но посмотрим правде в глаза: эти мысли, так или иначе, скрывались в глубине моего сознания. Я была трибутом на Играх. Президент угрожал мне. Я получила удар кнутом по лицу. Я уже мишень .

Теперь более трудная часть. Я должна оказаться перед фактом, что моя семья и друзья могут разделить мою судьбу. Прим. Я лишь думаю о Прим, и вся моя решимость улетучивается. Моя работа - защищать ее. Я натягиваю одеяло на голову. Я быстро расходую весь кислород и начинаю задыхаться изза отсутствия воздуха. Я не могу позволить Капитолию причинить боль Прим.

И затем это поражает меня. Они уже делают это. Они убили ее отца в тех несчастных шахтах. Они сидели и ничего не делали, пока она умирала от голода. Они выбрали ее трибутом, а потом заставили смотреть, как ее сестра борется за жизнь на Играх. Ей причинили гораздо более сильную боль, чем мне, когда я была двенадцатилетней девчонкой. И даже это бледнеет на фоне жизни Руты.

Я откидываю одеяло и вдыхаю холодный воздух, просочившийся сквозь окна.

Прим, Рута… Разве они не главная причина, по которой я должна бороться? Потому что то, что сделали с ними, так неправильно, так не оправдываемо, так ужасно, что нет никакого другого выбора? Потому что никто не имеет права обращаться с ними так, как с ними обращались?

Да. Эта та вещь, которую я должна вспоминать, когда меня захватывает страх. Все, что я сделаю, независимо оттого, что им всем придется вынести, будет ради них. Слишком поздно, чтобы помочь Руте, но, возможно, не так поздно для тех пяти маленьких личиков, которые смотрели на меня на площади Дистрикта11. Не так поздно для Рори, Вика и Пози. Не так поздно для Прим.

Гейл был прав. Если у людей есть храбрость, они могут воспользоваться возможностью. Он также был прав, что с тех пор, как я привела это все в движение, я могу сделать так много. Хотя пока я не знаю, что именно. Но решение не сбегать - это уже первый шаг.

Я принимаю душ, и сегодня моя голова забита не планом выживания в лесах, а тем, как они смогли организовать то восстание в Дистрикте8. Так много людей так четко действовало против Капитолия. Это было запланировано заранее или просто вспыхнуло после долгих лет ненависти и обиды? Как мы можем устроить это здесь? Присоединятся люди Дистрикта12 к нам или попрячутся за своими дверями? Вчера площадь так быстро опустела после побоев Гейла. Но не потому ли это, что мы ощущаем себя настолько бессильными и не имеющими ни малейшего понятия, что можно сделать? Мы нуждаемся в том, чтобы нас направили и убедили, что это все возможно. Может быть, я и была катализатором для восстания, но лидером должен быть ктото с убеждениями, и я едва ли подхожу на эту роль. Ктото с безграничной храбростью, а я все еще усиленно работаю над поисками своей. Ктото с понятными и убедительными словами, а не столь косноязычный, как я.

Слова. Я думаю о словах и думаю о Пите. Как люди принимают все, что он говорит. Держу пари, он мог бы привести толпу в действие, если бы захотел. Нашел бы, что нужно сказать. Но я уверена, что эта мысль никогда не приходила ему в голову.

Внизу я нахожу маму и Прим, ухаживающих за Гейлом. Взглянув на его лицо, я понимаю, что лекарство закончило свое действие. Я снова хочу начать ругаться, но стараюсь держать свой голос спокойным:

- Разве ты не можешь сделать ему еще укол?

- Я сделаю, когда это будет необходимо. Мы решили сначала попробовать снежное пальто, - говорит мама. Она убрала бинты. Можно фактически видеть, что от его спины исходит высокая температура. Она кладет чистую ткань на его воспаленную кожу и кивает Прим.

Прим подходит, неся нечто, выглядящее как большая миска со снегом. Но оно бледнозеленое и выделяет сладкий, чистый запах. Она тщательно начинает выкладывать это на ткань. Я могу почти слышать шипение истерзанной кожи Гейла, получающей снежную микстуру. Он, недоумевая, на мгновение приоткрывает глаза, а затем издает звук облегчения.

- Повезло, что у нас есть снег, - говорит мама.

Я думаю, на что это похоже - оправляться от порки в разгар лета с обжигающим воздухом вокруг и теплой водой из крана.

- А что вы делали в теплые месяцы? - спрашиваю я.

Между бровями у мамы появляется морщинка, потому что она хмурится.

- Старались отгонять мух.

От этой мысли мой желудок сжимается. Мама кладет в носовой платок немного лекарства, и я прикладываю его к своей щеке. Боль уходит мгновенно. Это изза холода от снега, безусловно, но травы, которые добавила мама, тоже замораживают.

- О, это замечательно! Почему вы не сделали это для него прошлой ночью?

- Сначала нужно было, чтобы раны перестали кровоточить, - отвечает она.

Я не знаю, что это все на самом деле значит, но раз это работает, кто я такая, чтобы спорить с ней? Она знает, что делает, моя мама. Я чувствую острую боль от раскаяния за те ужасные вещи, которые я