познаваемости внешнего мира, то он тем самым ближе всего подходит в своих основных гносеологических позициях к точке зрения гипотетического реализма, для которого категории и формы созерцания человеческого познавательного аппарата представляются чем-то очевидным образом возникшим в ходе эволюции и «подходящим» к условиям внесубъективного мира — аналогичным образом и по аналогичным причинам, как лошадиное копыто «подходит» к поверхности степи или плавник рыбы к воде. Конечно, Гартман был весьма далек от того, чтобы искать генетически-историческое объяснение утверждаемого им соответствия между категориями разума и категориями предметного мира. Однако его взгляды на строение реального мира, в особенности мира живых организмов, развитые им на основе его учения о категориях, столь полно совпадают со взглядами филогенетика,[51] что я всегда затрудняюсь пересказать ход мыслей Гартмана, не протаскивая в его учение о слоях эволюционные интерпретации. Однажды я спросил моего друга Вальтера Роберта Корти, близко знавшего Гартмана, что, по его мнению, сказал бы великий философ об эволюционном истолковании его учения. Корти ответил, что Гартман отверг бы такое истолкование, но прибавил утешительно: 'Впрочем, именно это делает его теорию съедобной'.[52] В следующем разделе я опираюсь на это изречение подлинного философа.

В реальном мире, где мы живем, говорит Николай Гартман, мы находим слои, каждому из которых присущи особые категории бытия или группы категорий бытия, присутствие или отсутствие которых отделяет этот слой от других. 'В ступенчатом устройстве реальности имеются определенные основные феномены, отделенные непреодолимыми различиями', так что 'согласованная с феноменами теория категорий должна принимать во внимание эти подразделения, так же как нарушающие их связи между явлениями бытия…' Но эти связи, проникающие через границы, которыми отделены друг от друга четыре великих слоя реального бытия — неорганического, органического, психического и духовного — действуют всегда односторонне. Принципы бытия и законы природы, справедливые в неорганическом мире, сохраняют свою безусловную силу и в высших слоях. Гартман пишет: 'Таким образом, органическая природа возвышается над неорганической. Она не может, однако, быть независимой, а предполагает отношения и закономерности материального мира; она основывается на них, хотя они никоим образом не достаточны, чтобы составить живое. Точно так же психическое бытие и сознание обусловлено несущим их организмом, в котором и вместе с которым они только и могут явиться на свет. Подобным же образом великие исторические явления духовной жизни связаны с психической жизнью индивидов, их носителей в тех или иных условиях. Перемещаясь от слоя к слою через разделяющие их границы, мы каждый раз обнаруживаем одно и то же отношение основанности на «низшем», обусловленности этим «низшим» и в то же время самостоятельности высшего в его своеобразии и собственной закономерности.

Это отношение и есть, по существу, единство реального мира. При всем разнообразии и всей неоднородности мира он вовсе не лишен единства. Он обладает единством некоторой системы, но это система, состоящая из слоев. Реальный мир имеет слоистое строение. Дело здесь не в том, что разделительные границы непреодолимы — потому что они, может быть, непреодолимы только 'для нас', — а в появлении новых закономерностей, новых способов образования категорий, хотя и зависящих от низшего слоя, но своеобразных и самостоятельных по отношению к нему'.

Это прекрасное место из работы Гартмана свидетельствует, таким образом, о фундаментальном совпадении его чисто онтологически обоснованных взглядов со взглядами филогенетика, черпающего свое знание из сравнительного и аналитического изучения живых организмов. Учение Гартмана о слоях осуждалось как 'псевдометафизическая конструкция', и совершенно несправедливо, потому что оно вовсе не является таковой. Оно построено не на дедуктивной спекуляции, а на эмпирическом материале и согласуется с явлениями и многообразием нашего мира, не разрывая его на разнородные составные части.

С моей точки зрения, самое убедительное доказательство онтологической правильности этого учения состоит в том, что оно, вовсе не принимая во внимание факты эволюции, тем не менее в точности с ними согласуется, подобно тому как согласовалась с ними любая хорошая работа по сравнительной анатомии, даже выполненная до Дарвиновых открытий. Построенная Гартманом последовательность великих категорий бытия просто-напросто совпадает с порядком их возникновения в истории Земли. Неорганическое существовало на Земле очень долго до появления органического; гораздо позже в ходе эволюции возникали центральные нервные системы, которым можно приписать субъективное переживание, т. е. 'психику'.[53] И наконец, лишь в новейшей стадии творения выступила на сцену духовная жизнь.

Гартман отчетливо говорит, что категориальные различия между низшими и высшими слоями никоим образом не сводятся к великим границам, разделяющим неорганическое и органическое, органическое и психическое, наконец, психическое и духовное. Он говорит: 'Высшие формации, из которых состоит мир, расслоены подобно тому, как расслоен сам мир'. Для нас это означает, что каждый шаг эволюции, ведущий от существа низшей ступени организации к существу высшей ступени, в принципе имеет тот же характер, что и само возникновение жизни.

Согласованность онтологии Гартмана с эволюционным изучением систем становится особенно очевидной, если рассмотреть, наряду с их закономерными методами, также их, к сожалению, столь частые нарушения. Онтолог озабочен тем, чтобы его описание внешней действительности согласовалось с феноменами, т. е. чтобы никакому явлению действительности не приписывались не подходящие к нему категории бытия, и при этом не были бы пропущены никакие категории, которые для этого явления характерны. Гартман говорил: 'Легко усмотреть, что в устройстве реального мира существует некоторое расслоение; непредубежденный взгляд просто неизбежно обнаруживает его. И оно в самом деле было замечено уже давно. Но представление о расслоенности не могло быть беспрепятственно принято по той причине, что ему всюду противостоял постулат единства мира. выдвинутый спекулятивным мышлением'.

Метафизическая спекуляция проявляется, например, в том, каким образом радикальный механицизм пытается объяснить все мироздание категориями и закономерностями классической механики, попросту недостаточными для этой цели. Когда механицист пренебрегает при этом закономерностями высшего порядка, отделяющими более высокие слои от низших и поднимающими их над низшими, или вовсе их отрицает, то возникает очевидная, но прямо-таки неискоренимая ошибка перехода границы 'снизу вверх'. Все так называемые «измы», такие, как механицизм, биологизм, психологизм и т. п., стремятся охватить процессы и закономерности, характерные и единственно свойственные высшим слоям, категориями явлений, относящимися к низшим, что попросту невозможно.

Такое же насилие над наблюдаемыми явлениями происходит, когда разделительная граница нарушается в обратном направлении. Гартман говорит об этом заблуждении, в некотором смысле противоположном предыдущему: 'Исходный пункт всей картины мира выбирается в этом случае на высоте психического бытия — где человек переживает ее в своем самоощущении, — и оттуда принципы переносятся 'сверху вниз', на низшие слои реальности'. Все панпсихические картины мира, как, например, учение Лейбница о монадах, учение Якоба фон Юкскюля об окружающем мире и даже остроумная попытка Вейделя разрешить психофизическую проблему, впадают в одну и ту же ошибку, пытаясь объяснить все многообразие мира на основе единственного рода принципов бытия и становления.

Потребность в таком образе действий с целью прийти, насколько возможно, к единой картине мира у