улетела туда сразу? Почему не на сороковой день? И как удалось врачам, вопреки воле Божьей, возвратить меня обратно? Или Бог только попугал меня?

С раннего детства я был воспитан атеистом. Увлекаясь аномальными явлениями, я не упускал ни одного сеанса знаменитого в то время гипнотизера Вольфа Мессинга, таща отца за руку в театр. Когда на моих глазах после фразы «У вас на правом предплечье под кожу положен раскаленный пятачок» у вызванного из зала любителя острых ощущений на указанном месте вспухало красное пятно, я в изумлении от увиденного чуда долгое время не мог прийти в себя от восторга.

Особенно интересовали меня необъяснимые явления природы, проблемы передачи мыслей на расстояние, внушение, самовнушение, сны и сновидения. Ребенком перечитав чуть ли не всю научно-популярную литературу по этим темам, я до хрипоты спорил с бабушкой, утверждавшей, что гром и молния происходят оттого, что Илья-пророк едет на своей колеснице. В доказательство своей правоты я предлагал ей прийти в мою школу, где я лично в физическом кабинете сотворю ей ту же молнию с помощью нехитрого электрического приспособления, собственноручно.

Однажды в брошюре под названием «Сны и сновидения» я прочитал о необычном случае, происшедшим с одним нашим ученым. Он приехал в Париж на научную конференцию по проблемам сна и поселился в гостинице. Вечером, после ужина в ресторане, ученый пришел в свой номер, поудобнее устроился в постели, уснул и увидел сон, который запомнил на всю свою жизнь. Снилось ему, как будто он находится в Париже во времена французской революции. Подполье, участником которого он являлся, широко развернуло свою деятельность. Подпольная типография печатала листовки, целая группа расклеивала и разбрасывала их по Парижу. Бесконечный агитационный процесс, различные способы приобретения оружия, собрания и многое, многое другое, в чем он принимает конкретное участие. Далее по доносу провокатора его с группой товарищей арестовывают и сажают в тюрьму. Он описывает каждый день пребывания в камере. Кормежка, прогулки, допросы - все в деталях, вплоть до меню. Потом суд. Приговор - смертная казнь. На площади гильотина. Толпы волнующихся людей. Встав на колени и вставив голову в прорезь, он ощутил удар ножа гильотины по шее. И проснулся…

Каково же было его удивление, когда он убедился, что забыл закрыть окно на ночь. В результате сильным порывом ветра сорвало гардину, которая и ударила его по шее. Оказалось, что в тот миг, пока нервы передавали сигнал в мозг об ударе, и приснился ему такой сложный сон.

Я частенько и сам замечал, что, забывшись на мгновение, можно увидеть довольно длинный сон. А сновидение, как утверждали ученые, ни что иное, как бесконтрольная работа мозга. Но ведь это и есть другое измерение времени. И если это возможно во сне, то почему такое же явление не может произойти во время остановки сердца, когда мозг еще несколько минут продолжает работать? Видение может продолжаться несколько минут. Но это для тех, кто стоит над трупом. Для самого умершего эти несколько минут могут длиться вечно. Может быть, это и есть загробное существование (загробной жизнью это назвать нельзя). Может быть, это и есть Ад, который в отличие от традиционно проповедуемого в действительности оказывается в миллионы раз хуже?

Мне кажется, что существуют силы, о которых человек не имеет ни малейшего понятия, которые способны различать добро и зло при жизни и соответственно этому регулировать ощущение не умирающего сознания после смерти человека. Мне думается, не случайно в момент моей клинической смерти в детстве, когда я был безгрешным ребенком, потусторонняя дорога привела мое сознание в Рай. А сейчас, после того что я натворил в своей жизни, посещение столь неуютной обители, которую с большой натяжкой можно назвать Адом, было закономерным. Теперь я абсолютно твердо уверен, что провидение предоставило мне редкую возможность побывать и в Раю, и в Аду, поставив передо мной задачу жизненного выбора. Реальность происшедшего со мной не оставляла никаких сомнений. Но если бы я услышал об этом со стороны, то никогда бы в жизни не поверил.

Так думал я, лежа на больничной койке, весь в бинтах и гипсе, с привязанными к потолочным роликам руками и ногами. Через несколько дней мне было разрешено разговаривать.

-  Где мои товарищи? - задал я свой первый вопрос проводившему утренний обход врачу.

-  Понимаешь, парень, ты остался один. Да и то еле вытащили тебя с того света. Была остановка сердца. Но теперь уже все в порядке. Подлатаем тебя немножко, и живи. А твоих друзей уже похоронили. Все четверо - насмерть.

Трудно терять друзей. Еще труднее - единственных. Но к великому своему стыду, я перенес это сообщение относительно спокойно. То ли уже привык к частым посещениям костлявой, то ли характер такой.

- А руки у меня целы? - поинтересовался я, вспомнив про оставшегося в живых единственного деревянного друга, - На гитаре играть смогу?

- Да есть несколько переломов, но это мы подлечим. И играть будешь, и плясать будешь! Самое главное, теперь не шевелись, потерпи пока. Ну давай выздоравливай! - неуверенно произнес доктор и, посмотрев на меня с сожалением, повернулся к двери. Скосив глаза, я увидел, как доктор и две медсестры в белых халатах, с опаской оглядываясь на меня, выходят из палаты.

Этот взгляд доктора я расшифровал только через сорок пять лет, когда случайно увидел по магаданскому телевидению передачу, где диктор рассказывал, что в сталинские времена на руднике Будугучак заключенные добывали урановую руду, ничего не подозревая об этом. Им говорили, что добывают они касситерит. Хоронили их в громадных братских могилах.

Рудник Будугучак, расположенный в живописной долине между гор, рядом с поселком под игривым названием Вакханка, и был тем самым рудником, где несколько дней тому назад я совершил попытку снести своим телом обогатительную фабрику.

Удивительно, как быстро на мне заживают все болячки! И костыли уже не нужны, и руки работают нормально. Теперь бы поскорее на зону. Так надоело здесь валяться. Да еще в одиночестве. Интересно, почему меня держат отдельно от остальных? В больнице мест не хватает, а со мной так цацкаются. Персональная палата! Жратва, как на свободе! Пять раз в день врачи навещают! Если бы не замок на двери, подумал бы, что с того света вернулся секретарем горкома. Да и больница какая-то навороченная. Может, я на материке? Нет, вряд ли. За окном колымский пейзаж. Ба! Да на окнах решеток нет! Правда, пятый этаж. Но это не поселок. Это город какой-то. В поселках таких больниц не бывает. Все почему-то молчат. От вопросов уворачиваются. Но ничего, поживем - увидим!

Ко мне часто стал заходить больничный сторож Костя. Придет, положит на тумбочку яблоко, сядет на табуретку и долго молча смотрит на меня печальными глазами. Потом также молча встанет и уйдет. На вид Косте было лет сорок. У него по самое плечо отсутствовала левая рука, а на правой не хватало трех пальцев. Хромая на обе ноги, он ходил, переваливаясь, как утка. Лицо тоже было изуродовано. Несколько раз я пробовал деликатно с ним заговорить, но все мои попытки ни к чему не приводили. Костя молчал. Я был уверен, что он бывший фронтовик, а его изъяны - это гримасы войны. И только однажды ночью пожилая дежурная сестра, которая отчаянно скучала за своим столом, по моей просьбе рассказала мне Костину историю.

Оказывается, ни на каком фронте Костя не воевал. Не сгодился по здоровью. Но водителем-дальнобойщиком работать мог. Несколько лет тому назад в самый разгар суровой северной зимы по Колымской трассе из Магадана в Сусуман двигалась колонна грузовиков. Путь неблизкий, и поэтому в кабине каждого грузовика сидели по два водителя. Когда один уставал, за руль садился другой. Только в единственной машине находился один водитель. Костин напарник заболел, и он решил отправиться в дальний путь в одиночку. Стаж у него был солидный, Колымская трасса - как дом родной. Да и не один едет. Колонной.

Двенадцать грузовиков везли в колымскую глубинку продукты. Это был последний сезонный завоз. Машины не спеша ползли, преодолевая снежные перевалы, узкие, скользкие прижимы и всякие другие сложности, которых на пути дальнобойщиков попадалось немало. В наиболее сложных местах колонна останавливалась, водители всех машин собирались вместе и, упираясь в борта, либо толкали каждый грузовик, либо подстраховывали, чтобы он не свалился в пропасть. Последним в колонне трясся за баранкой Костя.

Уже миновали Оротукан, Ягодное, пересекли речку Джелгала и приближались к Бурхалинскому перевалу. До Сусумана осталось рукой подать. Внезапно Костя почувствовал, что его грузовик, и так еле тащившийся по дороге, стал сам по себе тормозить. Кроме этого его потянуло вправо. «Баллон спустил», - чертыхнулся Костя. Колонна в это время ушла вперед и скрылась за горным поворотом. «Ничего, - подумал Костя. - Мигом заменю колесо и догоню». В те времена мало кто из водителей имел запасное колесо. В основном имелась камера, да и то не у всех. Но у Кости запаска была. Остановив машину, он выбрался из кабины. Свирепый мороз перехватывал дыхание. Достав из кузова запасное колесо, домкрат и баллонный ключ, Костя принялся за работу. Подложив под колеса деревянные чурки, он поддомкратил машину, отвернул болты и снял колесо. Подкатив тяжелую запаску и приподняв, он попытался водрузить ее на место. Обычно это получалась у него довольно лихо. Но в этот раз то ли руки задубели от жуткого