Центурион угрюмо отдал честь и отошел к солдатам. Легат и Квинт двинулись в напряженном молчании, глядя на золотые копья в руках Друидов Правосудия. Чуждое слуху римлян пение друидов обволакивало как болотная топь, угнетало сознание. Оно было подобно журчанию воды, но в нем была также и угроза, как в жужжании потревоженных пчел. Квинт чувствовал, как его пальцы, сжимавшие уздечку, покрываются потом, и вздохнул с облегчением, когда по знаку Конна Лира пение внезапно оборвалось. Верховный друид величественно спустился с кургана и сделал три шага навстречу легату и Квинту.

– Что привело вас сюда, римляне? – произнес он по-латыни. Его суровый звучный голос эхом отдавался среди камней.

– Мир, Конн Лир! Мир. между твоим народом и моим! – отозвался Петиллий.

– Тогда зачем вы привели сюда солдат?

– Губернатор Светоний приказал взять когорту. Но разве я и центурион Квинт Туллий осмелились бы предстать перед твоими копьями, если бы не пришли с миром?

– Римляне на многое осмеливаются, – холодно заметил Конн Лир. – Приблизьтесь! – легат и Квинт подчинились. Верховный друид также сделал, несколько шагов вперед. – Теперь сойдите на землю! – приказал он.

Они снова подчинились, и Квинт, силясь скрыть хромоту, отметил, что Верховный друид, должно быть, произвел хорошее впечатление на Петиллия, иначе он бы ни за что не потерпел подобного обращения.

Конн Лир подошел и встал перед легатом.

– Теперь мы равны. Ты пришел ко мне, а я пришел встретить тебя. Так и должно быть, если мы хотим мира в Британии.

– Верно, Верховный друид, – серьезно ответил Петиллий. – Мы поймем друг друга.

Конн Лир обернулся и сделал знак страже. Друиды Правосудия медленно опустили копья.

– Вели своей когорте стать лагерем на равнине, – сказал он Петиллию. – Тебе она не понадобится. Затем ступай за мной, и мы поговорим.

– Должен ли центурион Квинт Туллий остаться с когортой? – спросил Петиллий.

Верховный друид впервые прямо взглянул на Квинта – загадочно, неопределенно, не враждебно, но и не дружелюбно.

– Центурион может пойти с нами. В моем доме есть глупая девчонка, которая будет рада его видеть.

Сердце Квинта подпрыгнуло. Ему понадобилось все самообладание, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица, пока он шел за легатом и Верховным друидом по дороге к Священной роще. Друиды следовали в отдалении. Он пристально вгляделся в странный дом Верховного друида с выраставшим из него огромным деревом. Дубовые листья и сучковатые ветви отбрасывали множество теней, не только на кровлю, но на окружавший дом палисад. Дверь и окна были открыты. Внутри было светло, когда они вошли в круглую комнату с гобеленами.

Квинт услышал какой-то звук – то ли вздох, то ли плач, и прошептал: – Регана…

Девушка выбежала из-за дерева, протягивая руки. Квинт бросился к ней, но Верховный друид быстро встал между ними, как в прошлый раз.

– Нет, дочь моей дочери, ты не будешь говорить с римским центурионом, пока я не решу множества вопросов. – Садись, где ты была, а ты, – Конн Лир махнул Квинту, – вон там.

Девушка невольно бросила на Квинта быстрый взгляд. Прикусив губу, она гордо вскинула голову и подчинилась деду. Затем вернулась на скамейку у очага, подняла прялку, которую выронила и принялась неторопливо наматывать пряжу.

С места, указанного Верховным друидом, Квинт мог хорошо видеть ее. На ней был новый лилово-желтый тартан; прекрасные волосы каштановыми волнами опускались до талии.. Оплечье битого золота, прекрасной работы, отбрасывало искры на склоненное прелестное лицо.

Регана больше не поднимала на него глаза, но сам он смотрел на нее не отрываясь, вновь и вновь узнавая каштановые пряди, падающие на ее чистый лоб, родинку, подчеркивающую форму полных алых губ, длинные ресницы, затеняющие ее щеки.

Он не обращал внимания на Верховного друида и Петиллия, которые беседовали в другой половице комнаты, пока внезапно возвысившийся голос Конна Лира не оторвал его от созерцания Реганы.

– Тебя удивляет, легат, что я хочу заключить мир с завоевателями? Так было не всегда. Прежде я ненавидел римлян так же яростно, как Боадицея, как все мои предшественники – Верховные друиды, со времен вторжения Юлия Цезаря. Но теперь я стар, и что пользы ненавидеть то, что есть – и будет!

– Кто может сказать, что будет? – задумчиво произнес Петиллий.

– Я могу, – ответил Конн Лир. – Потому что Луг даровал мне видение. Я принес в жертву быка. Я возжег в полночь священный огонь в Великом Храме Камней. И я видел.

– Что ты видел, Конн Лир? – тихо спросил легат. Старик встал, повернулся к восточному окну, и взглянул на Стоунхендж. Затем поднял золотой серп и заговорил напевным голосом, полным воодушевления.

– Я видел кровь и разрушения. Я видел нисхождение тьмы на британских кельтов – мой народ. Я видел римские легионы, шагающие по всей стране. Но я видел больше этого… – Он сделал паузу. – Гораздо больше. Я видел, как смешивается кровь британцев и римлян, как они становятся одним народом, и через сотни лет будут неразделимы.

– Ты мудр, Конн Лир, – очень тихо сказал Петиллий. – Я верю, что тебе было даровано правдивое видение будущего.

– Боги тоже смешаются, – продолжал этот звучный, властный голос. – Наши боги, кельтские боги, будут приняты в семью римских, и назовутся латинскими именами, так же, как вы со временем ослабите и переплавите на свой лад наши друидические обычаи – если мы это дозволим.

– Дозволите? – воскликнул Петиллий. – Ты заговорил так, словно вы собираетесь сопротивляться!