Это время было отмечено инцидентом, которому историки конференции уделили только небольшое внимание, но который, с моей точки зрения, имел громадное влияние на взаимоотношения России и Германии и, следовательно, на последующие европейские события.
Я имею в виду циркулярную ноту графа Ламздорфа, приглашавшую русских представителей следовать за правительствами, присоединившимися на конференции к инструкциям, которые были преподаны русским уполномоченным в Альхесирасе относительно чрезвычайно острого вопроса о полиции. Содержание этого циркуляра положило конец слухам, исходящим из Берлина, о том, что Россия будто бы отказалась поддерживать Францию в этом спорном вопросе и всецело присоединилась к германской точке зрения. Нелидов, обеспокоенный этими слухами, признавал необходимым успокоить общественное мнение Франции и в этих целях сообщил содержание циркулярной телеграммы французскому журналисту Тардье, который опубликовал её в газете 'Temps'. Это вызвало взрыв негодования со стороны германского императора, который не только расценил это как поддержку Франции Россией, но почувствовал себя лично оскорбленным теми комментариями, которыми сопровождалось опубликование телеграммы.
Он, не колеблясь, начал публично критиковать Николая II в очень резких выражениях за черную неблагодарность по отношению к Германии, и в то же время германская пресса, указывая на заслуги Германии перед Россией во время русско-японской войны, предприняла бешеную кампанию против русской дипломатии, действуя, несомненно, по указке правительства. В конце концов немецкие банки решили воздержаться от участия в русском займе, переговоры о котором велись в Париже и часть которого должна была быть предоставлена немецким финансистам.
Несколько позже, когда в качестве министра иностранных дел я получил полную информацию о той настойчивости, с которой кайзер старался привлечь Николая II к заключению союза с Германией, я имел возможность отчётливо понять действительные причины гнева и печали германского императора.
Его временный успех в этом направлении, достигнутый благодаря известной встрече в Бьерке, с этого времени был совершенно утрачен (об этом будет рассказано в следующей главе, в которой я также объясню, каким образом план кайзера был нарушен вмешательством графа Ламздорфа). В то время, о котором я рассказываю, германский император не потерял ещё надежды привлечь царя к выполнению бьеркского соглашения, но опубликование депеши графа Ламздорфа должно было окончательно убедить его в неудаче задуманного плана, и он в течение многих лет питал скрытое нерасположение к Николаю II, пока не решился сбросить с себя маску в августе 1914 года.
Инцидент с депешей графа Ламздорфа имел курьезный эпилог в Берлине. Князь фон Бюлов, отвечая в рейхстаге на вопрос Бебеля по этому поводу, упал в обморок. И хотя его здоровье вскоре восстановилось, но тем не менее он должен был на некоторое время устраниться от политической жизни. Несомненно, что если бы его ответ не был столь внезапно прерван, общество было бы осведомлено о столь радикальной перемене в русско-германских отношениях.
Во время моего пребывания в Париже и Лондоне я узнал первые результаты выборов в Думу. Эти результаты явно показывали, что кадеты одержали полную победу не только над реакционерами, но также и над октябристами.
Победа кадетов обусловливалась главным образом их великолепной организацией, но правительство или, вернее, Дурново весьма содействовали этому успеху, так как слепые и жестокие преследования со стороны полиции приводили в отчаяние наиболее умеренные элементы страны. Это укрепило мою уверенность в том, что новообразованный кабинет должен в скором времени вступить в конфликт с Думой, и я почувствовал ещё большее нерасположение к вопросу о своём вхождении в этот кабинет.
Вскоре по моём возвращении в Копенгаген я был вызван императором в Петербург, чтобы заместить графа Ламздорфа.
Мне ничего не оставалось, как только повиноваться, и я прибыл в Петербург в самый день открытия Думы, как раз вовремя, чтобы присутствовать на известной церемонии в Зимнем дворце. Император в этот день принял отставку графа Витте и назначил премьер-министром Горемыкина. Затем последовало полное персональное изменение состава кабинета. Я имел твердое намерение остаться в стороне, но император воззвал к моей лояльности в таких выражениях, которые исключали всякую возможность настаивать на отказе, и несколько позже моё назначение на пост министра иностранных дел было опубликовано.
Глава вторая Секретный договор в Бьерке
Прежде чем говорить о моём вступлении в отправление новых обязанностей, представляется необходимым обрисовать то общее политическое положение Европы, которое существовало в то время и в сопоставлении с которым я коснусь того эпизода, который представляет громадный интерес для общественного мнения Франции и Англии. Я говорю о секретных переговорах между царём и германским императором, которые имели место в Бьерке летом 1905 года.
Опубликование этого секретного договора русским революционным правительством в 1917 году вместе с телеграфной корреспонденцией, которой обменялись в то время русский и германский императоры, вызвало широкую полемику в литературе. Некоторые из книг и газетных статей, трактовавших этот вопрос, обвиняли императора Николая в измене своему союзнику – Франции; другие, написанные в более умеренном духе, были неполны, так как их авторы не располагали первоисточниками. Бьеркский договор был подписан за год до того, как мною было принято управление иностранной политикой моей страны, и поэтому я не играл непосредственной роли в этом эпизоде, но по должности министра иностранных дел я имел возможность ознакомиться со всеми обстоятельствами, сопутствующими этому факту. Я убеждён, что не выполнил бы своего долга, если бы не попытался дать своё показание в дополнение к той дискуссии, которая неизбежно была извращена полемикой.
Но, отводя значительное место этому эпизоду, я ставлю себе целью не только восстановить истинное освещение фактов; обстановка заключения секретного договора даёт возможность понять в ясной и определенной форме общее международное положение, которое я застал, когда принял на себя мои новые обязанности. Поэтому я считаю себя обязанным рассмотреть первоисточник последующих событий, и моё повествование было бы неполным и, даже больше того, не вполне понятным, если бы я не коснулся деталей и причин описываемого мною эпизода.
Международное положение, которое создалось к весне 1905 года, было чрезвычайно сложно.
Неудачная война с Японией не только ослабила Россию, но пошатнула все здание европейской политики.
Эта политическая система долгое время базировалась на равенстве точно определенных сил: двойственное соглашение между Россией и Францией контрбалансировалось тройственным союзом между Германией, Австро-Венгрией и Италией. Непосредственное и естественное последствие ослабления России войной и позже революцией, которая была вызвана военными неудачами, ставило в опасное положение двойственный союз. Как в Париже, так и в Лондоне ясно сознавалось, что равновесие сил не может быть восстановлено, если Англия не откажется от своей традиционной политики
