предприятия. Это совершенно абсурдно, так как Николай был совершенно равнодушен к деньгам и даже не знал им цены.
Однако возможно, что Безобразов, поддерживаемый адмиралами Абазой и Алексеевым, возымел полное влияние на императора, так как он говорил не только о политико-коммерческом предприятии, но также и об общем направлении наших дипломатических отношений с Японией. Нужно отметить, что этот статс-секретарь без портфеля приобрёл для себя право непосредственно сноситься с представителями императора на Дальнем Востоке и сообщать императорские приказания, минуя министра иностранных дел.
Как я отмечал в предыдущей главе, это послужило основанием для того, чтобы я подал в отставку с занимаемого мною поста представителя в Токио.
Ознакомившись со всем этим, разве можно удивляться тому, что император мог подпасть под влияние такого вульгарного проходимца, каким был известный Филипп, начавший свою карьеру в качестве мясника в Лионе, сделавшийся позже спиритом, гипнотизером и шарлатаном, который был осужден во Франции за различные мошенничества и кончил тем, что превратился в желанного гостя при русском императорском дворе и сделался советником императрицы и императора не только по делам личного характера, но даже по делам большой государственной важности?
Всякий должен быть поражён сходством карьеры Филиппа и несколько позже Распутина с той ролью, которую играли в высшем французском обществе в конце XVIII века шарлатаны и месмеристы (магнетизеры) того же порядка.
По-видимому, существует таинственный закон истории, определяющий аналогичные последствия одних и тех же причин, как то было век назад, когда при приближении революционного кризиса французское общество старалось забыться в области таинственного и чудесного. Совершенно верно, что Филипп был проходимцем низшего разряда, который не может быть поставлен рядом с графом Сен-Жерменом и даже с Калиостро, но секрет их успеха был один и тот же, и влияние 'Comte pour rire' [12] над ландграфом Гессенским и 'Неизвестного философа' [13] над герцогиней Бурбонской или Иосифа Бальзамо [14] над кардиналом Бурбонским ничем не отличается от влияния Низьера Вашоля – alias Филиппа, на императора и императрицу России.
Пребывание Филиппа при русском дворе было кратковременно и не имело серьезных последствий.
Лионский мясник преследовал, по-видимому, только материальные выгоды и никогда не пытался вмешиваться в придворную или политическую жизнь. Его смерть оставила место свободным для более замечательного лица, Григория Распутина, который пользовался влиянием вплоть до падения романовской династии и распада русской империи.
Необыкновенные приключения этого безграмотного, пьяного и бесстыдного мужика, который появился из отдаленных мест Сибири, чтобы стать личным советником и даже, можно сказать, идолом русской императорской четы, уже нашли своё описание в литературе. Многочисленные книги, посвященные описанию этой невероятной карьеры, представляют, конечно, большую ценность. Наиболее яркой и обоснованной работой по этому вопросу мне представляется книга д-ра Диллона 'Россия в упадке', столь часто мною цитированная. Я не буду здесь рассматривать суть вопроса, так как я не могу на основании личных наблюдений ничего прибавить ни полезного, ни интересного.
Первое появление Распутина в Петербурге относится к 1905 – 1906 годам, как раз к тому периоду, когда я стал министром иностранных дел. Сначала он вмешивался только в дела двора и касался только того, что относилось исключительно к делам императорской фамилии, и хотя я часто посещал дворец, я никогда не имел случая видеться с ним и поэтому не имею о нём личных воспоминаний. Все, что я знаю о нём за это время, мною получено от Столыпина, от некоторых близких ко двору лиц и от моего брата.
Д-р Диллон указывает, что мой брат должен был покинуть пост обер-прокурора святейшего Синода благодаря интригам Распутина.
Это совершенно верно. Этим он обязан вмешательству императрицы Александры в некоторые назначения по духовному ведомству, которые он не мог одобрить. Императрица была инспирирована Распутиным, который в это время ещё не вмешивался в государственные дела, но был озабочен устранением одних епископов, которые были ему враждебны, и протежировал другим, на поддержку которых он мог рассчитывать.
Я нашёл только одну неточность в повествовании д-ра Диллона.
Он повторяет известный рассказ о том, что Столыпин был излечен Распутиным от нервного потрясения, которое было причинено ему во время взрыва 25 августа.
Я могу удостоверить, что Столыпин был абсолютно спокоен и здоров в это время и что ему никогда не пришла бы в голову мысль по этому или по другому поводу обращаться к человеку, о котором он всегда отзывался с величайшим отвращением.
Я также отношусь с недоверием к утверждению д-ра Диллона, что Николай II отказался начать войну в связи с событиями на Балканах в 1912 году, следуя совету Распутина. Автор, очевидно, повторяет то, что граф Витте однажды говорил мне, но это не убеждает меня в правильности такого утверждения.
Я всегда указывал на глубокое религиозное чувство, которое руководило императором в его духовной жизни. Каким образом случилось, что это чувство могло превратиться в вульгарную веру, в предрассудки и в полную подчиненность такому лжепророку, каким являлся Распутин, – эту задачу я не мог разрешить путем моих собственных наблюдений.
Я могу объяснить это явление только влиянием на Николая II императрицы Александры, преувеличенный мистицизм которой вызывался, по-видимому, патологическими причинами. Чтобы судить о подобном явлении, необходимо обладать специальными познаниями, которых я не имею.
Не менее трудно, особенно для европейцев, понять тот сложный комплекс причин, который обусловливал влияние Распутина не только на слабовольного императора и императрицу, но и в самых разнообразных кругах, среди которых он вращался.
Это влияние, я думаю, не может быть объяснено гипнотическими способностями, которыми он обладал в величайшей степени. Чтобы понять эту загадку, необходимо быть несколько знакомым с религиозными и мистическими направлениями, которые время от времени проявлялись в России, оказывая громадное влияние на духовную жизнь русских как в низших, так и в высших слоях общества.
Общая тенденция этих верований направлялась в сторону стремления к грехопадению, часто даже преступному, которое сопровождалось верой в очищение от греха с помощью божественного милосердия.
