Весьма критично относившийся к реалиям николаевской России французский путешественник барон де Кюстин, с некоторым раздражением, но, по сути, верно подметил «идеологическую» подоплеку этих балов. Он писал в «Записках»: «Когда император открывает свободный с виду доступ во дворец привилегированным крестьянам и буржуа, которых он дважды в году удостаивает чести явиться к нему на поклон, он не говорит земледельцу, купцу: «Ты такой же человек, как я», но он говорит барину: «Ты раб, как они»»⁶³³.

Действительно, это была ежегодная демонстрация единства самодержавной власти и народа. Народ впускали в «царские чертоги», где они могли видеть императора и его семью. Эти действа вписывались в рамки сценария «патернализма», реализуемого в период правления Николая Павловича.

Описаний подобных маскарадов достаточно много. Любопытно восприятие порядка при проведении столь масштабных праздников. Так, Николай I 4 января 1832 г. в письме к И.Ф. Паскевичу сообщал, что «на маскараде 1 числа было во дворце 22 364 человека; и в отменном благочинии»⁶³⁴. С другой стороны, одна из фрейлин императрицы Александры Федоровны «черноокая», Смирнова-Россет, писала, что «полиция счетом впускала народ, но более сорока тысяч не впускали. Давка была страшная»⁶³⁵.

Интересен взгляд на подобный маскарад руководителей хозяйственных подразделений Зимнего дворца. В 1844 г. в рапорте «майора от ворот» полковника Баранова указывается, что для подготовки маскарада была проделана серьезная работа. Из Таврического дворца доставили скамейки и расставили их в нишах под окнами в залах. По сложившейся традиции устроили буфеты для бесплатного угощения публики. Каких-либо ограничений при впуске во дворец не было. Конечно, охрана следила за тем, чтобы во дворец городские мещане приходили в «чистой одежде», на глаз контролировалась и численность гостей.

Важная часть подобных мероприятий – непосредственные контакты народа и монархов. Николай I, его жена и все дети считали своим прямым долгом находиться среди «мужиков» на протяжении всего бала, отчетливо понимая, что это часть их профессии, хотя им приходилось тяжело физически. Как правило, императрица Александра Федоровна, одетая в так называемый русский сарафан, усаживалась в Георгиевском зале за ломберный стол, играя с министрами в бостон или вист. Для того чтобы лицезреть императрицу, в громадный парадный зал «простых людей» пускали не более чем по десять человек за раз. Можно представить робость, трепет и преклонение подданных, тихо проходивших мимо императрицы. Для Александры Федоровны это была просто работа.

Конечно, у дворцовой администрации были опасения за сохранность залов. Но в 1844 г. все обошлось на редкость хорошо. Полковник Баранов после маскарада немедленно доложил министру Императорского двора П.М. Волконскому о «потерях». Они казались на удивление незначительны, с учетом того, что за несколько часов через залы дворца прошло несколько тысяч человек. В числе «потерь» упоминалась потертая краска на стенах и дверных рамах. Видимо, через них пропихивалась толпа. «Полы паркетные, в особенности где стояли буфеты, значительно повреждены». По-видимому, горожане штурмовали буфеты с царским угощением. Психологически это понятно. Царское угощение, да еще бесплатное. Что говорить о простолюдинах, если даже высокопоставленные сановники старались унести домой с дворцового приема лишний апельсин или «конфекту» своим детям в качестве царского подарка. Также были разбиты стекла в двух форточках. Вероятно, из-за духоты от бесчисленных свечей, расставленных в дворцовых залах. В Гренадерском пикете нижнее арматурное украшение было повреждено. Вероятно, кто-то, по русской традиции, хотел унести «сувенир» из царского дворца. В Портретной галерее героев 1812 г., с правой стороны от портрета Александра I, «от сильного дыхательного пара человеческого лак на шести портретах покрылся непроницаемой белизной». Наверное, нашлись любознательные посетители, буквально «носом» рассматривавшие портреты. В Белом зале почти на всех позолоченных колоннах на поверхности остались следы сырости от дыхания⁶³⁶. Министр Императорского двора распорядился немедленно исправить повреждения.

Летние «народные» маскарады проходили в петергофской Александрии по случаю дней рождения императрицы Александры Федоровны. В этот день дворцовая охрана широко открывала ворота парков для всех желающих. Со временем проведение этих маскарадов превратилось в прочную традицию. В письмах к различным корреспондентам Николай I обычно только фиксировал факт состоявшегося очередного маскарада. Так, на следующий день после маскарада, 2 июля 1837 г., царь писал своему старшему сыну из Александрии: «Маскарад был очень ладен и заключил с обычным ужином весь праздник. Зато сегодня прекрасная погода, и народу очень много»⁶³⁷.

Во второй половине 1840-х гг. проведение народных маскарадов прекратилось, но многолетняя традиция их проведения стала маленьким кирпичиком программной формулы «Православие – самодержавие – народность».

Популярность маскарадов во многом связана с их демократизмом. Под маской могли скрываться самые разные по происхождению и социальному положению люди. Особенно любили «интриговать» девушки, на маскарадах искавшие своего «случая».

В немалой степени популярности маскарадов способствовало отношение к ним самого императора. По свидетельству близкого к императору мемуариста: «Император Николай чрезвычайно любил публичные маскарады и редко их пропускал – давались ли они в театре или Дворянском собрании»⁶³⁸. Причины здесь были самые разные. Император считал необходимым «быть в курсе» всего происходившего в столице, в том числе и развлечений. Кроме того, красавец император любил общество молодых женщин. А на маскарадах любая дама в маске или полумаске «имела право взять государя под руку и ходить с ним по залам». Дамы, естественно, считали своим долгом «интриговать» императора. Для этого «на тамошние маскарады раздавалось до 80 даровых билетов актрисам, модисткам и другим подобных разрядов француженкам. Именно с целью интриговать и занимать государя»⁶³⁹. Справедливо считалось, что только у француженок достаточная «квалификация» для маскарадных интриг. До нас дошел забавный анекдот, связанный с маскарадными интригами. «Зимой 1851 г. к Николаю I на публичном маскараде подошла девушка в маске и заявила императору: «Я тебя знаю…» Император немедленно ответил: «И я тебя…» «Не может быть». «Точно знаю…» «Кто же я такая?» «Дура», – сказал царь и отвернулся. – По-русски либо горничная, либо прачка»⁶⁴⁰.

На одном из таких театральных маскарадов, подражавших балам в парижской «Опера», Николай I познакомился с молоденькой Варенькой Нелидовой, бедной сиротой, младшей из 5 сестер. Она сумела удержать возле себя императора и только под конец вечера сказала, кто она. Дальше для бедной институтки началось воплощение сказки о Золушке. Ее пригласили ко Двору, и она понравилась императрице Александре Федоровне. Вскоре Нелидова получила фрейлинский шифр. Эта история породила множество сплетен. Большой свет единодушно зачислил В. Нелидову в категорию дам «для особых услуг». Но, так или иначе, Вареньку Нелидову и Николая I публичный маскарад связал 17-летней дружбой. Хотя современники считали В. Нелидову далеко не красавицей, но признавали ее необыкновенную обаятельность или то, что называется шармом. Дочь Николая I отметила, что, по ее наблюдениям, «женщины такого типа нравились деловым мужчинам, так называемые «душегрейки»». Видимо, Николай I действительно чувствовал себя в обществе Нелидовой очень комфортно. Так, Ольга Николаевна приводит эпизод, как мастерски Нелидова рассказывала анекдоты: «Папа смеялся до слез. Однажды от смеха его кресло опрокинулось назад»⁶⁴¹.

На маскарадах существовала своя «форма одежды». Причем она не формировалась стихийно, а предписывалась циркулярно. У дам все было просто. На маскарады они обязаны являться в масках, полумасках или «тематических» костюмах. Так, в 1843 г. на маскараде в доме министра Императорского двора князя М.П. Волконского императрица появилась «в богатейших средневековых нарядах»⁶⁴². Для аристократических маскарадов, где все прекрасно знали друг друга, допускалось появление только в маскарадном костюме, без маски. В 1849 г. на традиционном Петергофском празднике по случаю дня рождения императрицы Александры Федоровны она появилась на маскараде «в великолепнейшем новогреческом (албанском) костюме, в предшествии восьми пар, одетых в такой же костюм, – все без масок. Пары эти составляли, сверх великой княжны Марии Николаевны, фрейлины и