— Недавно, — продолжал мой собеседник, — буквально пару месяцев назад, я случайно подслушал его разговор. — Тут он вздохнул с самым скорбным видом. Мол, да лучше бы этого и не было никогда! — Говорил он с женщиной. Как я понял из разговора, отношения их связывали давние и близкие. Это всегда понятно. И потом, по всей видимости, она была замужем, потому что он говорил «твой муженек». А потом он обронил фразу о том, что у него все готово, что все будет так, как они договорились, и что никто ни о чем не догадается, она станет свободна и все достанется ей. Понимаете?

— Намекал? — уточнила я.

— Намекал, — невесело вздохнул Мещеряков.

— А что-нибудь конкретное? — спросила я.

— Только одно сказал, что это будет в Тарасове, потому что мы оба были в тот момент там. И сказал, что это произойдет еще до какого-то семинара.

Если до сих пор я слушала эту историю вполуха, то с этого момента у меня словно шоры с глаз упали. Я посмотрела на Мещерякова куда более внимательней, прокрутила в голове еще раз все им сказанное и поняла, что, оказывается, этому человеку известно, кто был режиссером случившегося с Алексом Высотиным. Вывод вовсе не сделанный наспех, потому что предположить, что в Тарасове проходит еще какой-то семинар, вполне можно, но вот чтобы еще и фонд тут присутствовал, и жена, и любовник…

— И кто же ваш компаньон, скажите? — спросила я Мещерякова.

Он, уловив перемену в моем настроении, посмотрел на меня как-то удивленно и озадаченно, а потом открыл было рот, но тут — о чудо! — появилась Лада. В очень интересном сопровождении. Совершенно для меня неожиданном, но объясняющем многое…

Внимательный читатель, наверное, уже понял, с кем именно была Лада. Она приехала на пижонском джипе, вышла из него, и Гвоздь — а это был он! — по-хозяйски приобняв ее, вошел с ней в подъезд. Мне было их хорошо видно, потому что под козырьком горела лампа, так что ошибиться я никак не могла. Это была Лада. И рядом с ней был Вадим Сергеевич Горенко, а попросту Гвоздь. Такого поворота я никак не ожидала! Но не одна я, потому что при виде «сладкой парочки» вытянулось не только мое лицо, но и лицо моего собеседника.

— Татьяна… — выдавил он, едва эти двое вошли в подъезд, и растерянно посмотрел на меня. — Татьяна, это невероятно, но это он…

— Кто он? — все-таки переспросила я, хотя, конечно, все уже поняла. Но настолько все это было неожиданно, что мне требовалось вербальное подтверждение.

— Компаньон, — выдавил из себя потрясенный Мещеряков, хлопая ресницами. — Горенко.

Мы помолчали. Потом, не сговариваясь, закурили. И тут я стала прикидывать, что если все это натворил Гвоздь — ну, все не все, однако какое-то участие он все-таки принимал во всей этой истории, ведь это-то очевидно! — то отыскать тому подтверждение вполне реально. Только надо вернуться в Тарасов, а уж там-то я развернусь, эх и развернусь! У меня даже руки зачесались в предвкушении. Ну, теперь-то вы от меня, голубчики, никуда не денетесь! Я взбодрилась, передумала идти к Ладе, так как на данный момент у меня все-таки не имелось никаких доказательств тому, что Горенко принимал активное участие в злодействах… или хотя бы в одном из них, и обратилась к Мещерякову с пустяковой просьбочкой:

— Не подбросите меня до гостиницы?

— А? — Мещеряков очнулся, словно от транса. — Извините, я просто не ожидал его здесь встретить. Я полагал, что он в Тарасове.

— И я полагала, — усмехнулась я.

— Так вы его знаете? — не удержался он от очередного вопроса.

— Знаю, — сказала я. — И давненько. Просто тоже никак не ожидала его здесь встретить… Так вы меня подбросите?

— Конечно. — Мещеряков завел мотор, и мы выехали со двора.

— Знаете, — сказала я Анатолию, — боюсь, то, что вы мне сообщили, имеет самое непосредственное отношение к расследованию, над которым я так безуспешно бьюсь последние дни. Это удивительно, но так.

— Тогда скажите, что все-таки случилось? — с тревогой поинтересовался мой собеседник.

— Случилось, — вздохнула я. — С мужем той самой женщины, которую вы видели только что вместе с Горенко.

— И что?

— Он умер в Тарасове, причем именно он был президентом Фонда русской поэзии, который к тому же организовал на паях с одним тарасовским бизнесменом.

— А как он умер? — помрачнев, продолжал допытываться Анатолий.

— Это странно, — вздохнула я. — Все слишком похоже на самоубийство. Так, что мой знакомый патологоанатом, например, ничуть не сомневается в этом, и у меня есть все основания ему доверять.

Мещеряков немного помолчал, а потом спросил:

— А что с наследством?

— С наследством? — переспросила я и загадочно улыбнулась. — О, с наследством там целая эпопея!..

— И что же теперь? — Мещеряков глянул на меня.

— А теперь, — вполне довольная, улыбнулась я, — знаете, теперь я очень надеюсь, что дело сдвинется с мертвой точки.

— Значит, я вам помог? — с облегчением поинтересовался Анатолий.

— Очень! — согласилась я, подумав о том, что, конечно, Ладу в сопровождении Гвоздя я бы все равно сегодня увидела, но Мещеряков избавил меня от одного, но очень неприятного момента — мне не надо было думать и гадать, что это тут Гвоздь делает и в каких он отношениях с Ладой. Может, все это я и сама бы выяснила, но сколько опять-таки времени понадобилось бы, да и нервов! Зато теперь… И каков мерзавец! Он ведь еще и меня с собой звал в столицу! Ну, Вадик, погоди, как говорится.

Мы подъехали к гостинице, в которой я остановилась, тепло распрощалась с Мещеряковым, обещали друг другу если что, то звонить, да и вообще… и все такое.

Я поднялась к себе, открыла дверь ключом и не успела шагнуть в темный, по позднему времени, номер, как кто-то резким движением рванул меня за руку, втащил в комнату, и в следующее мгновение я ощутила довольно увесистый удар в солнечное сплетение. Благо вовремя успела сообразить, как это всегда бывает у меня, — в какую-то долю секунды я словно предугадала следующее действие противника и хоть как-то успела сгруппироваться. Удар был ощутимый, но несокрушительный, как того ожидал мой невидимый враг.

Не раздумывая, я сделала почти то же самое — то есть лягнула его коленом повыше желудка. А попала, должно быть, пониже, о чем свидетельствовал сдавленный стон, и я тут же сделала вывод, что враг — мужчина и он заметно выше меня ростом. В комнате стояла такая темнота, хоть глаз выколи, и этот мерзавец, похоже, поджидал меня, успев подготовиться — плотно задернуть висящие на окне темные шторы.

Но раздумывать было некогда, и я продолжила атаку парочкой хуков. Но и он уже справился с неожиданной агрессией, запыхтел и, изловчившись, двинул меня по скуле. Я разозлилась окончательно и решила, что ни за что не пощажу его. Изловчившись, я воспользовалась своим излюбленным приемом, занесла ногу и устроила ему маваши-гири по полной программе. То есть одним ударом не ограничилась, а повторила его, хотя и сложно было — темно все-таки. Но враг так злобно пыхтел, что определить его местонахождение было, в общем-то, нетрудно. А после моих коронных ударов не только запыхтел, но и грязно выругался.

Я удовлетворенно хмыкнула и провела еще серию ударов, заканчивающуюся еще одним коронным приемом, в простонародье называемым йоко-гири. Вот, собственно, и все. Он скис, и мне оставалось свалить его с ног простой подсечкой, и подсеченный так оглушительно рухнул на пол, что я даже перепугалась, как бы соседи снизу не решили, что землетрясение началось.

Я метнулась к выключателю и, когда комната осветилась электричеством, разглядела поверженного. Это был Санек собственной персоной. Лежит себе на пузе, еле шевелится. Это, впрочем, меня не удивило. Я склонилась к нему и сочувствующе спросила: