их экипажей и счел, что совершенное молчание будет лучшим ответом на эти жалобы. 30 марта эскадра, крейсеровавшая перед Брестом под начальством лорда Бридпорта стала на якорь на Спитгедском рейде, и потом, 15 апреля, когда эта эскадра получила приказание сняться с якоря, чтобы снова идти в крейсерство, экипаж корабля 'Ройяль-Дордж', где адмирал имел свой флаг, вместо того, чтобы идти в палубы на шпили, вскочил на ванты, и троекратное возмутительное 'ура' в ту же минуту прогремело по всей эскадре. Тайна заговора была так хорошо сохранена, ослепление начальников было так велико, что до этой минуты никто и не подозревал намерений недовольных. Напрасно пытались призвать заблудших к их долгу: просьбы и увещевания были бесполезны. Те из офицеров, которые были виновны в каких - нибудь притеснениях, были отосланы на берег; прочие же могли оставаться на судах, не подвергаясь дурному обращению. Возмущение быстро распространилось на все английские эскадры, находившиеся в это время в портах Великобритании и Ирландии, и английское правительство было поставлено в самое затруднительное положение. Даже эскадра адмирала Дункана, блокировавшая голландские берега, несмотря на то, что адмирал Дункан пользовался особенной привязанностью экипажей, взбунтовалась и оставила своего начальника одного в виду неприятельского берега. В этих затруднительных обстоятельствах английское правительство обратилось к начальнику русской эскадры, находившейся в то время в английских портах, вице-адмиралу Макарову, который со своей эскадрой занял пост адмирала Дункана при блокаде Текселя.
Строгими мерами и снисхождением в ответ на эту часть требований английских матросов, которые были основаны на справедливости, правительство наконец усмирило общее восстание почти всего флота; но едва только утихло возмущение в Портсмуте, как подкрепления, посланные к адмиралу Джервису, внесли и в его эскадру зародыш того буйного духа, какой овладел северными эскадрами. Железная рука строгого адмирала мгновенно подавила эту беспокойную настроенность умов, и он перед самым неприятелем, в виду Кадикса и испанского флота, сокрушил последнее усилие непокорных дисциплине.
Чтобы удовлетворить возрастающие нужды войны, английское правительство принуждено было сделать новое воззвание к народу. Парламент издал закон, который обязывал каждый приход или округ, соразмерно его величине или населению, представлять для надобностей флота известное число людей. Приходы, со своей стороны, чтобы выполнить это обязательство, предлагали под названием премий, сумму в 30 гиней и даже больше тем, кто добровольно соглашался вступить в службу. К несчастью, эта премия соблазнила много таких людей, которые занимали некогда более высокое положение в обществе. Таким образом поступило во флот много обанкротившихся мелочных торговцев, прокурорских клерков, людей, погрязших в распутстве и долгах, которые бежали на королевские суда от тюремного заключения и преследований кредиторов. Между этими волонтерами нашлось несколько ирландцев, принадлежавших к тайным обществам, мечтавшим об освобождении своего края. Новые заговорщики связали себя присягой, так называемой Клятвой Соединенных Ирландцев, и некто Ботт, бывший прокурор, человек хитрый и решительный, поседевший в сутяжничестве, депутат одного из самых деятельных мятежных комитетов, записавшись простым матросом на Кадикскую эскадру, сделался душой заговора. Целью заговора было (как он признался перед смертью) освободиться от всех офицеров, служба которых не будет признана необходимой, повесить адмирала Джервиса и вручить командование эскадрой одному смышленому матросу - Давиду Дэвисону. После этого переворота эскадра должна была идти к портам Ирландии, призвать народ к оружию и тем начать новое возмущение.
Адмиралтейство уведомило лорда Джервиса об опасностях, каким он мог подвергнуться; но он был не такой человек, чтобы этого испугаться. Несмотря на представления некоторых капитанов, он не согласился остановить раздачу писем, приходивших из Англии. 'Такая предосторожность бесполезна, - сказал он, - я смело утверждаю, что начальствующий этой эскадрой сумеет поддержать свою власть, если кто попробует ее коснуться'. Он удовольствовался тем, что запретил сообщение между судами своей эскадры. Старшие офицеры морских солдат были созваны на корабль 'Вилль-де-Пари', где лорд Джервис имел тогда свой флаг, и адмирал объявил им свои намерения. Солдатам их приказано было занимать в палубах банки, отдельные от матросских, есть отдельно, и составлять на каждом корабле отдельную команду, назначенную собственно для внутреннего надзора по кораблю. Кроме того, Джервис хотел, чтобы солдатам запрещено было разговаривать по - ирландски, а командирам судов предписал не пренебрегать ничем, чтобы подстрекнуть честь их как защитников порядка и дисциплины. Приготовив таким образом свои средства защиты, он с твердостью ждал возмущения. При первых признаках его появления Джервис поразил виновных беспощадно и безбоязненно. На протяжении нескольких месяцев в Кадикской эскадре военно- судебные приговоры и казни не прерывались. Капитан Пеллью хотел ходатайствовать перед лордом Джервисом о прощении одного матроса, которого поведение было до тех пор безукоризненно. 'До сих пор мы наказывали одних мерзавцев, - отвечал адмирал, - но пора показать нашим матросам, что нет такого поведения, которое бы могло искупить одну минуту измены'. 'Наказание открытого негодяя, - часто говорил он, - бесполезно, потому что негодяй не может служить примером; что было бы с нами, если бы хорошая репутация виновного могла обеспечить ему безнаказанность?' Обстоятельства, когда лорд Джервис выражался таким образом, может быть, и требовали подобной строгости; однако надобно заметить, что, несмотря на услуги, оказанные графом Сент-Винцентом своему отечеству, счастьем для Англии было то, что судьба послала вслед за ним Нельсона и Коллингвуда. Адмиралу Джервису суждено было ввести в английский флот правильную организацию и напитать его теми идеями строгой дисциплины и безусловного повиновения, вне которых он видел только неустройство и беспорядок. За то время, когда возмущение развевало красный флаг перед самыми глазами Адмиралтейства и принудило Парламент уступить, он довершил свою победу окончательным торжеством и укрепил пошатнувшееся основание дисциплины. Его назначение было выполнено: но для того, чтобы встретить новые опасности, требовались начальники более любимые. Благодаря Джервису могущество английского флота получило свое основание. Нельсону и Коллингвуду предстояло приложить его к делу.
XIII. Нельсон - начальник эскадры
За несколько лет в морском мире совершились два великих факта. У французов исчезла прежняя организация флота, у англичан она усовершенствовалась. С самого начала военных действий падение дисциплины во французском флоте обернулось неожиданными поражениями. Наученный этим примером, Джервис, замечая признаки расстройства, угрожающие английскому флоту, посвящает свою деятельность внедрению строжайшей дисциплины. В продолжение всей карьеры его занимает одна задача: положить прочное основание порядку во флоте. Не обладая сам предприимчивостью, он открывает путь смелости других. Нельсон стремится по этому пути и с быстротой молнии выказывает миру результаты того изменения, какому подверглись оба флота.
Здесь нужно заметить, что не администрация завершила последовательные усовершенствования Британских эскадр. Причина этому та, что в действительности жизнь Британской морской силы заключается не в Адмиралтействе, но в тех летучих отрядах, в которых мало-помалу готовились главные предпосылки успехов, изумивших потом весь мир. Нужно ли было вдохнуть жизнь, душу в этот огромный флот?.. Адмиралы берут на себя эту задачу - разжечь живительный пламень. Гуд, Джервис, Нельсон передают из рук в руки творческий светильник, и завещают один другому род отдельного царства. Под недоверчивыми взорами английского Адмиралтейства, создается как бы отдельная династия начальников.
Перед тем, как Нельсон готовится принять наследие Джервиса, небесполезно постараться разобрать среди лучей света, какими озаряет фортуна своих любимцев, настоящие черты этой резко обозначенной личности. 'Наглость Нельсона, - писал в 1805 г. адмирал Декре к Наполеону, - равняется его неспособности; но он обладает редким качеством - не иметь к своим капитанам никаких претензий, кроме как на храбрость и счастье. По этому выходит, что он доступен для советов, и что в трудных обстоятельствах он командир только по званию, а на деле за него управляет другой'. Это чересчур жесткая трактовка самого знаменитого из английских адмиралов; но тем не менее, такое мнение, как оно ни поражает своей грубостью, заключает в себе зародыш мнения справедливого и могущего служить основанием беспристрастному суждению истории. Нельсон был, без сомнения, величайшим из английских адмиралов, но если бы ему менее везло, и его соотечественники, такие же строгие, как и адмирал Декре, провозгласили бы его самым неспособным. В самом деле, Нельсон был одинаково дерзок, одинаково пренебрегал всеми правилами как в тех случаях, где он торжествовал, так и в тех, где фортуна ему изменяла. При Абукире и Тенерифе, под Копенгагеном и Булонью тактика его одна и та же; разница только в успехе. Везде та же смелость, то же увлечение, та же наклонность испытывать невозможное. Вся тактика Нельсона, со всем ее величием и ее ошибочностью,
