сумку. Но этот омский ворюга-собачник плохо думал о тарасовской женщине-детективе. Как там говорил Глеб Жеглов? «Вор должен сидеть». Вот и я так считаю: пора тебе, парень, отдохнуть, а то вон как уморился бегаючи, аж лицо приобрело цвет спелой вишни.

Я подхватила пакет и, прежде чем сделать последний рывок, решила применить тактику биатлониста — замедлить движение на последнем круге, для того чтобы потом попасть точно в цель. Бритый клюнул на мой обманный трюк, радуясь, что теперь можно сбавить темп. Парк закончился, и мы опять бежали вдоль домов, по асфальтированной дорожке. Грабитель даже не успел заметить, как я быстро приблизилась к нему и схватила за шиворот. Я заранее решила догнать его в тот момент, когда мы будем пробегать вдоль бетонного забора, ограждавшего стройку. Вот об этот бетон я и ударила его побагровевшую рожу. И не один раз.

После того как из носа парня потянулась струйка крови, я развернула своего обидчика к себе лицом и для профилактики саданула ему ногой в пах. Бритый скрючился, как пересохший стручок фасоли. Пока он стонал и ломался от боли, я вытянула из его брюк ремень и принялась перетягивать ему руки. Эту операцию я произвела с особым, каким-то даже садистским удовольствием.

— Сейчас я покажу тебе, что такое колющие, одеревеневшие руки, в которые не поступает кровь, — прокомментировала я.

— Больно же, пусти, — сквозь зубы процедил пойманный.

— Ах, какие мы нежные! — издевалась я, еще туже затягивая ремень. После того как узел был закреплен, я взяла его в левую руку, держа, как ошейник, а в правой зажала шокер.

— Учти, шаг вправо, шаг влево — побег. Рыпнешься — догоню, и будешь ты у меня дымиться, словно куча сухих листьев, — предупредила я на всякий случай.

Скорчившись, он шел за мной, как за поводырем: голова его с окровавленным лицом была опущена, и он практически не видел дороги. Сначала мне показалось, что он симулирует боль, а потом подумала: для человека, не привыкшего «держать удар», это нормальная реакция.

Я вела вора в ближайшее отделение милиции, мимо которого незадолго до того мы как раз пробежали. Узник и не думал сопротивляться, только изредка косился на мою руку, державшую шокер. Когда же перед его глазами ближайшей перспективой замаячил пункт охраны и порядка, он все-таки сделал еще одну попытку уйти от ответственности. Рванул обеими руками из последних запыхавшихся сил.

Но хватка у меня была мертвая — выскользнуть оказалось бы под силу лишь закаленному в боях мужчине, но никак не этому, изнемогшему от быстрого бега и побоев горе-воришке. Дабы окончательно его успокоить, я все же приложилась ненадолго к его ненатруженным ручкам своим токовыдающим прибором.

В результате мой пленник осел на ступеньки, ведущие в милицейское отделение, и уронил голову на грудь. В окне показалась фигура лейтенанта. Я кивнула ему на сидящего без движения молодого человека, намекая на то, что требуется помощь. Через минуту он с сержантом уже затаскивал пойманного внутрь. Мне предстоял длинный монолог-объяснение, но во мне, как ни странно, это не вызвало неудовольствия, так как чувство глубокого удовлетворения от грядущего преступнику возмездия, особенно за мои собственные муки, вытеснило все остальное.

После всех милицейских условностей, которые длились нескончаемо долго, мне пришлось сдать билет и взять другой, на следующий рейс. И вот я, снова глядя на землю с высоты, наслаждалась полетом и покоем, а все произошедшее вчера мне казалось совершенно нереальным.

На этот раз моей попутчицей стала женщина в годах, с печатью глубокой печали на осунувшемся лице. Она как-то странно посмотрела на меня, будто я напоминала ей кого-то, и отвернулась. Я всегда рада ненавязчивым попутчикам, так как люблю в полете не только смотреть вниз, но и спокойно поразмышлять. В салоне самолета тишина — понятие относительное, но все же под монотонный гул двигателей думается гораздо легче, чем под назойливую болтовню чересчур разговорчивого попутчика.

Мысленно вернувшись к разговору с бывшим следователем Даниилом Сергеевичем, я не могла решить для себя один вопрос: почему Степанида Коврина — а в том, что это была она, я не сомневалась — не назвалась, сообщая о Шегирян в милицию?

Узнать о том, что женщина, оставившая в детдоме ребенка, убила милиционера, Коврина могла только от нее самой. В этом я была уверена. Иначе пришлось бы допустить, что Степанида проходила мимо какой-то подворотни в тот момент, когда был убит милиционер, и тем самым стала свидетелем убийства. Значит, Шегирян почему-то сильно доверяла Ковриной, раз решила рассказать про такое. Степанида же не побоялась нарушить оказанное ей доверие, но во имя чего? Что ею двигало в тот момент?

Думаю, Шегирян после ареста догадалась, что в ее поимке не последнюю роль сыграла директриса детдома. Но если за подтверждением этой догадки она приехала к своему бывшему следователю, значит, сомневалась до последнего. После того как Елец рассказал, как все было на самом деле, Шегирян обозначила для себя основного виновника несчастий своей жизни: Коврина виновата в том, что ее поймали и посадили, в том, что ребенка разлучили с матерью и он умер. Желание Шегирян совершить акт возмездия мне понятно, но почему жертвой пала не сама Коврина, а ее сын?

У меня возникло только одно разумное объяснение — косвенным образом Коврина отняла у доверившейся ей женщины сына, и та в свою очередь, выйдя на свободу, сделала то же самое. Только в первом случае не было никакого нарушения закона, во втором — грубое его попрание. Логика преступницы, напавшей не на мать, а на сына, проста: на кой ляд убивать старуху, ведь гораздо интереснее сделать так, чтобы виновница ее мучений расплатилась за содеянное еще на этом свете. Коврина потеряла родного человека, и теперь муки и страдания прочно войдут в тот остаток ее жизни, что ей предназначен судьбой, а душевные терзания поспособствуют сокращению этого срока вдвое, а то и втрое. Но как же это все-таки жестоко! Дети не должны расплачиваться за грехи своих родителей…

От моих невеселых дум меня оторвала соседка.

— Хотите, я вам погадаю? — вдруг спросила она.

До этого женщина смотрела прямо перед собой. Теперь, когда она повернулась, я увидела горькую улыбку на ее лице. Мне стало не по себе от ее пронзительного взгляда, и я поспешила задать встречный вопрос:

— Вы что, профессиональная гадалка?

Женщина отрицательно покачала головой, от чего прядь каштановых волос упала ей на лицо.

— Нет, любитель. Но я чувствую, что в вашей жизни должно произойти что-то необыкновенное. У меня обостренная интуиция.

— Знаете, — добродушно ответила я ей, — моя жизнь — сплошные приключения. Так что вы не сообщите мне новости.

Ничего не ответив, попутчица достала из кармана пиджака колоду карт и перетасовала ее.

— Снимите, — как водится в таких случаях, попросила она меня.

Я улыбнулась и сдвинула часть колоды. Женщина принялась ловко вытаскивать одну карту за другой и, переворачивая, бросала их на колени. Передо мной замелькали шестерки, семерки, тузы…

«Странный способ гадания», — подумалось мне.

Выбросив несколько карт, гадалка произнесла:

— В вашей жизни есть мужчина, на котором все последнее время сосредоточено ваше внимание.

«Коврин», — тут же подобрав под определение нужную фамилию, подумала я.

— Карты показывают также дорогу, которая для вас не прекращается.

На колени гадалке легла пиковая дама.

— Вы преследуете ее, — женщина взяла карту в руки и поднесла к моему лицу.

«Шегирян», — дала я фамилию пиковой даме.

После этого гадалка вынула из колоды еще одну карту и положила на пиковую даму. Черная дама накрылась светлой, червонной.

— Вы будете вместе, — пообещала мне попутчица и положила сверху карту, которая оказалась крестовым тузом. — Но для кого-то из вас эта встреча очень плохо закончится.

Затем из колоды вышел трефовый валет с холодным надменным лицом.

— В вашей жизни есть еще один мужчина, который вас добивается.

Кто бы это мог быть? Григорий?