Сейчас здесь станет людно.

Подойдя вплотную к юному созданию, я некоторое время смотрела на нее в упор очень серьезными глазами, пока ее рассеянное по пассажирам внимание не обратилось целиком ко мне, и заговорила не раньше, чем почувствовала, что вопрос о принадлежности моей персоны уже вертится у нее на языке.

Состроив гримасу, напоминающую улыбку, и воспользовавшись информацией с карточки, пришпиленной к ее груди, я с холодной вежливостью проговорила:

— Привет, Оленька, у тебя все спокойно?

И после паузы, достаточной для формирования ответа, но слишком короткой для его произнесения:

— Дмитрий на месте?

Действовать дальше пришлось бы нагло, если б судьба не послала пассажира с невероятных размеров баулом.

— Это безобразие! — Положив руку на плечо Оленьки, я слегка подтолкнула ее в сторону тащившего этот багаж.

— Такие мешки запрещено брать с собой в салон, это не ручная кладь, туда пулемет упаковать можно, я рапорт подам на экипаж!

И, отодвинув Оленьку в сторону, я, до предела возмущенная, решительно вошла в дверь, внеся небольшую сумятицу во встречный людской поток.

Мне везло, и явно в конце дня везло больше, чем в начале. По крайней мере, проникнуть на летное поле за счет вранья, состоявшего всего из пары фраз, я никак не рассчитывала. И в накопитель, назначенный для питерского рейса, я попала совершенно свободно, через дверь, хотя ее обычно держат на замке до самого вывода пассажирского стада к самолету. Это было замечательно. Я серой мышкой пристроилась на скамеечке в уголке, надеясь на незаметность и удачу в дальнейшем. Вскоре помещение стало быстро заполняться людьми, и опасность быть замеченной и выдворенной миновала. Несмотря на владевшее мной возбуждение и желание высмотреть свой «объект» сквозь витринное стекло стены, я продолжала сохранять неподвижность до появления среди толпы мадам Шубаровой. Выждав еще малое время и убедившись, что процесс прощания она закончила и попыток к общению с внешним миром не предпринимает, я взяла на себя смелость окликнуть ее:

— Элла Владимировна!

Среди суеты, гула голосов и разнообразных шумов мой оклик прозвучал совсем негромко, однако достиг нужных мне ушей, заставив мадам завертеть головой.

— Элла Владимировна, идите сюда, здесь можно присесть.

Она меня заметила. На ее лице отразилось радостное удивление, и наша встреча состоялась.

— Боже мой, Танечка, как это неожиданно! Из багажа у нее был только кейс, который, усевшись рядом со мной, она разместила у себя на коленях.

— Неужто вы тоже летите? А как же Стас?

— Нет, не лечу. Не удержалась от искушения задать вам на прощание несколько вопросов.

Тянуть резину не было времени. Мне необходимо успеть удовлетворить любопытство не позже окончания процедуры проверки документов и фильтровки багажа улетающих.

— Вы уж извините, но я прямо к делу, — начала я. — Кто сейчас регистрировал ваш билет?

— Понятно, — она глубокомысленно качнула головой, — вы проверяете мое окружение. Или уже вышли на негодяев?

И в ответ на мой бессловесный протест:

— Хорошо, хорошо, я все понимаю! Немного посмотрели за нами, не так ли? Регистрировал Игорек Чадов, мой помощник по барам.

— На чем вы подъехали сюда?

— На машине! — взглянула на меня недоуменно: мол, на чем же еще?

— Какой марки машина? Цвет?

— «Ауди», по-моему, бордовая. Татьяна, в чем дело?

Я успокаивающе коснулась ее руки:

— Все в порядке. Кто вел машину? Чья она?

— Да Чадова же. Он и вел.

Ага, вот как. Значит, что-то я все-таки проморгала. Хотя, не зная этого Чадова, имела право его не заметить. Он же опознать меня мог.

— Вас провожал кто-нибудь еще?

— Страдаев Иван Антонович.

Я почувствовала, как поджимается живот.

— Кто это?

— Старый знакомый, еще по Москве.

— Расскажите о нем вкратце, буквально в двух словах.

— Приятель мужа, его коллега по «Внешторгу». Холостяк. Обаятельный человек, знаете. Друг семьи. Всегда был в очень хороших отношениях со Станиславом. Сейчас занимается финансами. Мы и сюда, в Тарасов, перебрались не без его помощи.

Шубарова развела руками — все, мол. Сквозь сумбур, воцарившийся вдруг в моей голове, продавился несложный, связанный с предыдущими вопрос:

— Итак, вас было трое: вы, Чадов и Иван Антонович?

Шубарова склонилась ко мне и тихо спросила:

— Танечка, за нами наблюдали? Был кто-то еще?

— Никто за вами не наблюдал, кроме меня, — успокоила я ее.

У меня чесался язык от множества вопросов, но я и так могла ее насторожить, уже не исключена возможность ее тревожного звонка Джентльмену, или как его там. Через несколько часов, после прибытия в Питер, это сделать было элементарно. И он, вполне резонно решив, что я подобралась к нему на недопустимо близкое расстояние, мог просто шлепнуть меня. Ну, хотя бы в подъезде, чужими руками и без всякой предварительной беседы.

Поэтому тему Джентльмена я развивать не стала, напротив, стремясь замаскировать направленность моего интереса, побеседовала с Эллой Владимировной о работниках ее баров и особый упор в расспросах на всякий случай сделала на метрдотеле ресторана. Пожелав подзащитной счастливого пути, я прорвалась через милицейский и досмотровый кордоны, возмущенно объясняя им, что являюсь всего лишь провожающей, и оставляя без внимания их требования рассказать, как я смогла проскользнуть мимо их бдительных глаз так недопустимо далеко. Наконец, взъерошенная и счастливая, оказалась на свободе.

Дело было сделано. Пусть недостаточно профессионально, зато ловко и с изрядной долей здоровой наглости. Результат поражал меня своей неожиданностью. Отложив его осмысление на недалекое будущее, я не спеша зашагала все по той же тропинке вдоль бетонной стены прочь отсюда.

Место мне было незнакомо, и теперь в поисках машины пришлось изрядно поплутать по дворам. Наступающие долгие осенние сумерки задачу мне не облегчали. Вышла я к ней со стороны какой-то помойки и не сразу узнала свою красавицу. В мое отсутствие она послужила объектом детских игр, и теперь на ее капоте красовалась коллекция консервных банок, а к дверце был прислонен детский велосипед без седла. Повреждений не было, а против прочего я не возражала.

— Это ваша машина? — услышала я, едва устроившись за рулем.

— Моя! — гордо ответствовала я молоденькому пареньку в милицейской форме, заглянувшему ко мне в еще открытую дверцу.

— Документы, пожалуйста!

Я, не шевелясь, смотрела на него ясными очами, пока он не догадался козырнуть и представиться. Будь у него побольше милицейского стажа, он вместо этого стал бы хамить, и я поимела бы возможность поупражняться в красноречии. Но этого не случилось, мне стало его жаль, и я протянула ему права, не вылезая из машины. Он их почитал, глянул на меня, на номер, зайдя спереди. Отдал их мне и, козырнув, откланялся. Интересно, он что, помойку здесь охраняет? Справляться об этом у него было бы хамством уже с моей стороны, и пришлось сдержаться.