Тем не менее я прошла в здание. Журналистское удостоверение, естественно, также имевшееся в моем арсенале, сыграло роль заклинания «сезам, откройся», и я получила возможность беспрепятственно бродить по широким прохладным коридорам, отделанным мрамором.

Я потолклась по «Восходу» с полчаса, пообщалась с трудягами в курилке, перекинулась парой слов с буфетчицей. К начальству решила не прорываться — пока неясно было, что именно я хочу узнать. Больше всего меня, конечно, волновало убийство, но кто стал бы тут со мной беседовать об убийстве? Я далеко не так наивна, чтобы предположить, что с первого, так сказать, захода в этот «Восход» встречу человека или группу людей, от которых услышу признание: «Да, Танечка, мы убили Курского, потому что нам не нравились его глаза, очки и черный плащ и потому что он не хотел продать нам свою фирму».

Я вообще ни разу не услышала здесь о фирме «Мотор», но, аккуратно расспросив сотрудников, поняла одну важную вещь: если «восходовцы» и решили завладеть фирмой Курского — Кобровича — Лапчатого, то только из принципа. Потому что такой раскрученной фирме, как эта, нет особой нужды покупать что- либо.

В итоге, когда я позволила себе покинуть роскошное здание, голова моя кипела от напряжения, язык распух после многочисленных бесед, а сигаретный дым, кажется, только из ушей не шел. И ни одной мысли в голове не осталось, будто они все разом покинули законное место и отправились на прогулку.

С облегчением усевшись в салон любимого автомобиля, я отправилась обратно к «Мотору». Думаю, Кобрович уже вернулся или вернется через некоторое время, а мне бы не хотелось пропустить его беседу с Лапчатым. Если таковая случится. В самом деле, очень интересно, поделится ли Кобрович с Лапчатым своими эмоциями относительно моей скромной персоны?

Я сидела в машине, потягивала купленную неподалеку минералку и улавливала звуки через наушники. Роман Алексеевич, к моему глубокому сожалению, не желал общаться с самим собой, отделываясь фразами, обращенными к секретарше. А жаль, мог бы и поделиться своими соображениями относительно собственной фирмы, «Восхода» и тому подобного. А также высказать свое отношение к смерти Курского и предположения, кто же несчастного Илью Станиславовича убил. А Кобрович еще не вернулся со своей встречи, я сразу увидела, как подъехала, что его машины на стоянке у здания не было.

Наконец мое ожидание вознаградилось — темная «Ауди» Кобровича с визгом притормозила на стоянке, от колес во все стороны полетели снежные брызги. Дмитрий Игоревич вышел из машины и стремительно, по-змеиному струясь едва не по воздуху, направился в офис.

Я с удвоенным вниманием обратилась в слух, радуясь, что услышу всю беседу, от начала до конца. И услышала.

— Ну как сделка? — после хлопка двери поинтересовался Лапчатый весело. — Все нормально?

— Иди ты! Нормально… — раздраженно откликнулся Дмитрий Игоревич. — Шутник нашелся! Ничего хорошего. Он отказался подписать контракт. Мурыжил нас столько, а теперь — в кусты! — В голосе Кобровича сквозило невероятное раздражение.

В самом деле, сегодня не его день. Сначала я прицепилась, как банный лист к одному месту, и обвинила мужика в убийстве совладельца фирмы. Причем, помнится, с такой уверенностью убеждала, что именно он убил!.. Теперь вот контракт не подписан. Да, есть из-за чего огорчаться Кобровичу.

— Ну правильно, я примерно этого и ожидал, — тоном мага-прорицателя или Кассандры откликнулся Лапчатый. — А чего ты хотел? Сначала эта идиотская авария, потом Курского грохнули. Ни один нормальный человек не будет иметь дел с такой «катаклизменной» фирмой.

Ого, по-моему, господину Лапчатому надо было идти в филологи, а не в бизнесмены. Слово-то какое «красивое» придумал — «катаклизменная». С ума сойти!

— Да брось ты, — остывая, более мирно произнес Дмитрий Игоревич. — Ничего страшного, все равно клиентуры у нас пока достаточно. Ну, не будем в первое время горизонты расширять, потерпим немного. А так — все утрясется, — философски заявил Кобрович под конец.

Но Лапчатый с ним не согласился:

— Ни черта не утрясется! Мы будем терять контракт за контрактом, пока не придем к логичному завершению, то есть к краху. Надо продавать фирму, пока не поздно! Иначе пролетим, как фанера над Парижем! — пылко завершил тираду Роман Алексеевич.

Я хмыкнула — этот, кажется, и мертвого убедит гопака сплясать на собственной могиле.

Но, как оказалось, Кобрович на уговоры не поддался:

— Не сходи с ума, продавать ничего не будем, — решительно возразил Дмитрий Игоревич, и я так и представила его сосредоточенно-змеиный взор, впившийся в изумрудные глаза Лапчатого. — Фирма дает доход, и, думаю, ничего страшного в будущем не произойдет. Эти трагедии позабудутся, и все пойдет по- прежнему. В конце концов, авария — просто досадная случайность, а смерть Курского… Конечно, эта проблема посерьезнее, но тем не менее, уверен, мы выкарабкаемся.

— Да ты пойми, — не сдавался Лапчатый. — Илья у нас заведовал связями с общественностью, подписывал контракты. Часть клиентов уже отсеялась, а что будет дальше? Ты только подумай! Мне кажется, ничего хорошего. Мы просто разоримся, даже вложенных денег не получим, не говоря уже о доходах. Между прочим, фирма, в которой убивают совладельца — убивают, ты понимаешь! — на рынке уже не котируется. Сейчас населению, в том числе и руководству компаний, нужно спокойствие. Контракт заключается только с надежными, как скала, предпринимателями.

На меня бы такая речь произвела впечатление. Пожалуй, я бы согласилась продать эту их фирму. Потому что Лапчатый говорил действительно убедительно. Но Кобрович, по всей вероятности, счел себя теперь продолжателем дела Курского и не хотел пасовать. Он резко ответил:

— Ты, Рома, говоришь глупости. Нет, фирму мы продавать не будем. Если хочешь, продай мне свою долю, и я буду выкарабкиваться один.

А что, это свежая мысль… Действительно, почему бы Кобровичу не править компанией в одиночку? Он умный мужик, мне кажется. И надеюсь, не убийца. Это было бы досадно, люблю я умных людей.

— Ну конечно, — презрительно фыркнул Лапчатый. — Кстати, Дима, ты подумай на досуге — пока мы еще можем продать «Мотор» за достойную цену тем же «восходовцам». А пройдет неделя-другая — и цены снизятся настолько, что мы ни черта не получим даже на аукционе.

— В принципе… — задумчиво пробормотал Кобрович. И уровень моего уважения к нему тут же резко понизился — неужели сдастся и решит продать? Но Кобрович вновь заговорил, и голос его был снова уверенным и бодрым: — Нет, Роман, пока я не считаю продажу нашего дела возможной. Мы получаем доходы, клиентура — дело наживное. В любом предприятии, в любом бизнесе существуют кризисные этапы. У нас — один из них. Если постоянно бежать, как крысы с тонущего корабля, в жизни ничего не удастся добиться, поверь. Мы выберемся, можешь не сомневаться. Пока у нас есть ресурсы, которыми можно воспользоваться в особо тяжелом случае. А там, дальше, посмотрим. Но я уверен, мы выберемся — это не слишком сложная ситуация.

Лапчатый что-то пробурчал, выражая свое отношение к наивным людям, но вроде бы несколько успокоился. После чего столь интересная беседа перетекла на обычные административные проблемы, не представлявшие для меня особого интереса. Я еще некоторое время вслушивалась в слова, но потом решила, что не стоит этого делать. Ничего полезного для меня в беседе соучредителей более не звучало. А жаль.

И что же мне теперь делать с киллером недоделанным? Где искать убийцу?

Кстати…

Я настучала на мобильнике номер телефона, потребовала Кирьянова. И, услышав знакомый и родной голос, прощебетала:

— Киречка, ты случайно не нашел чемодан Курского?

— Нет, солнышко, — откликнулся Владимир с легким недоумением.

А я продолжила мысль:

— Может быть, стоит проверить камеры хранения в аэропорту? Наверняка в одной из них вещи и обитают…

— Ты представляешь, сколько их там, этих камер?

— Так тебе проще, — засмеялась я. — Это мне одной несподручно, а ты зашлешь своих ребят. Облеченных правами к тому же. И, возможно, повезет.

— Ладно, я подумаю. Если обнаружим — естественно, сообщу, — пообещал Кирьянов.