Особняк Маркелова, очевидно, хорошо известный Курилову, судя по той уверенности, с которой он выбирал к нему дорогу, трудно было назвать домом в полном смысле этого слова. Скорее уж это была средней степени неприступности крепость.

Первый бастион — высоченный металлический забор с острыми навершиями, выполненными в виде наконечников стрел. Про этот забор Курилов тут же сообщил мне одну милую подробность: оказывается, радушный хозяин этой мини-Бастилии не удовольствовался абсолютно неприступным видом ограды и на ночь пропускал через нее ток высокого напряжения.

— По крайней мере, так было в пору нашего знакомства с ним, — произнес Курилов.

— А что это вы с ним водили знакомство?

Курилов коротко взглянул на меня и ответил сквозь зубы:

— Да так… попросил меня позаимствовать из сейфа одного ублюдка важные документы.

— А что раздружились?

— А я отказался выполнить маленькую дружескую просьбу Маркела: убить упомянутого ублюдка.

Нас, очевидно, ожидали, потому что буквально через несколько секунд после того, как наш джип подъехал к ограде маркеловского дома, к воротам подбежали два человека и, ухватившись каждый за свою створку, споро открыли и пропустили нашу машину во двор.

Слабо освещенный мучнистым светом высокого фонаря в нескольких метрах от передней стены дом Маркелова казался заброшенным, глухим и мрачным. Высоченная стена с узкими, на манер бойниц, окнами, из которых, казалось, вот-вот просунется дуло станкового пулемета, с громадной, метра два с половиной, стальной дверью. Свет, тусклый, рассеянный — только в зарешеченном окне на втором этаже.

— Тоже мне Баскервиль-холл, е-мое, — откликнулся дрожавший то ли от нетерпения, то ли от страха Демидов. Скорее всего и от того, и от другого сразу.

— Да Маркел таких песиков периодически заводит, что конандойловское пугало отдыхает, — откликнулся Костя. — А домик у него в самом деле мрачный.

В этот момент перед машиной возник весьма значительных размеров темный силуэт и помахал нам рукой, сигналя остановиться.

— Ба! — воскликнула я, выскакивая из джипа. — Никак, старый знакомый. Быстро ты очухался, Дрон.

Это в самом деле был Дрон, но он никак не выказал своего знакомства со мной. Мрачно скользнув по нам отсутствующим взглядом, он кивком головы велел идти за собой и, минуя большую черную дверь с фасада, углубился в сад. Он определенно вел нас за дом.

Я оказалась права.

С обратной стороны жилище господина Маркелова оказалось не так зловеще. Вполне привлекательная и уютная терраса, правда, из бронебойного стекла. Возле дома — большой бассейн, в котором в свете мощного военного прожектора (как будто нельзя поставить нормальный фонарь) вяло плескался здоровенный детина. Очевидно, один из многочисленных маркеловских братков.

Дрон впустил нас на террасу и закрыл на замок хрупкую на первый взгляд дверь, которую на самом деле можно было демонтировать только выстрелом из гранатомета. На террасе мы попали под перекрестные взгляды трех молодцов в спортивных костюмах и стандартных «адидасовских» шлепках.

— Стволы давай, — сказал один из них, кивая на демидовский «магнум», который тот на манер полена держал под мышкой. Надо же додуматься… нет, я не о братке, который проявлял вполне понятную и похвальную осторожность, правда, вид у него был при этом, словно из злополучного «магнума» Демидов только что порешил всю его семью, а его самого не пристрелил только потому, что не было бронебойных для высокоинтеллектуального медного лба.

Но этот гигант аграрной мысли и отец новой русской агрономии… может, в помидорах он толк и знал, но в обращении с оружием смыслил столько же, сколько лошадь Пржевальского в истории освоения Тибета. Надо же так облажаться!

— Да ты че, Стоерос? — бросил Курилов. — Своих не узнал?..

Сначала я подумала, что это ругательство, но по тому, как отреагировал детина на эти слова Кости, я поняла, что это его «пацановское» погоняло.

— Да никак Мангуст! — наморщив лобик с явным намерением выдавить из него какую-нибудь мысль, вдруг заорал Стоерос. — Ну да! Ну че, здаррово, коли так.

— А я по приглашению Маркела, — отрекомендовался Курилов, — давно, значит, не видел.

— Да ты ж с Маркелом в контрах, — засомневался тот. Потом осмотрел сначала меня, а затем Демидова, и аж рот приоткрыл от изумления…

— Так это тебя ждет Маркел, — промычал он и с недоброй усмешкой посмотрел прямо в лицо Курилову.

В этот момент дверь, ведущая в дом, распахнулась, и на пороге появился невысокий, плотный, гладко выбритый мужчина с короткими темно-каштановыми волосами, по бандитской моде зачесанными на лоб, и черными масляно поблескивающими маленькими глазками. На нем были мятые тренировочные, распахнутая на густо заросшей курчавыми волосами груди вульгарно-красная рубаха, а также непременная золотая цепура чуть ли не в полкило поверх несвежей белой майки.

— А вот и Маркел, — весьма неприветливо процедил Курилов. — Ты же обещал, что все будет, как надо, а тут Стоерос уже рамсует.

Маркелов поскреб в стриженом затылке, потом расплылся в широченной улыбке и воскликнул:

— Какие еще рамсы, Костя? — и, повернувшись к Стоеросу и парочке его гоблинов, внушительно выговорил: — Ты это что же?.. Типа забыл, с кем рулишь не по делу, ты, стол тумбовый?

Как ни странно, у этого Маркела, по-моему, с чувством юмора не так все и плохо.

— Да я ниче, — тупо ответил Стоерос. — Просто он… вот этот ло… вот этот мужик — со «стволом».

— Каждый мужик со стволом, — продолжал острить Маркел, — у тебя, что ли, его нет… Ну ладно, проходите все. Времени не так много.

Я пристально взглянула на Маркелова, вслушиваясь в самые глубинные интонации его сочного низкого голоса.

— Иди вперед, Маркел, — предложил Курилов, спокойно ощупывая под курткой «узи».

Тот посмотрел, кажется, не особенно приветливо…

На втором этаже в огромной отделанной бархатом и до невероятности безвкусной роскошной комнате мы нашли развалившегося в кресле худого парня лет двадцати пяти, с ярко выраженными кавказскими чертами продолговатого лица: длинным хищным носом, смуглой, оливкового оттенка, кожей, заросшей густейшей щетиной. Он с непроницаемым выражением пил пиво и смотрел видеозапись какого-то футбольного матча, а у его ног скорчилась почти голая девушка, на которую он не обращал ни малейшего внимания. При нашем появлении он небрежным жестом отстранил девушку, поправил штаны и спокойно, чуть растягивая слова, произнес:

— Мое почтение, уважаемые. Проходитэ, присаживайтэс, будтэ, как дома.

— Вот ты точно как у себя дома, — осадил его Маркелов. — Это мой хороший друг Ашот Хачатурян, — представил он нам этого удивительно невозмутимого для кавказца человека.

«Хороший друг Ашот» с такой музыкальной фамилией довольно-таки внушительным пинком ноги напутствовал на прощание ублажавшую его даму, и та, изогнувшись, выскочила из комнаты, а кавказец со все той же непроницаемой физиономией закурил сигарету.

— Ну что ж, — сказала я, — мы вас внимательно слушаем, Игорь Кириллович.

Маркелов посмотрел на дверь, в проеме которой безгласной тенью застыл Стоерос, потом негромко выговорил:

— Основной причиной нашего разговора послужил заказ вашего недоброжелателя.

— Какой заказ? — спросила я.

— Заказ на вас, мои дорогие. Я должен убить вас, Евгения Максимовна, и вас, господин Демидов, и даже тебя, Курилов, хоть ты и Мангуст.

— И когда? — задал довольно-таки глупый вопрос Демидов.

— Сегодня, — с ослепительной улыбкой ответил Маркелов.