кое-что уточнить. Если ты, конечно, не возражаешь.

– Не возражаю, – сказала Аня и полезла в свою сумочку за мобильником. Я отметила про себя, что телефон был довольно устаревшей модели.

Когда я вернулась домой, дед поинтересовался:

– Ну как, Полетт, тебе удалось встретиться с Анной?

– Да, теперь я знаю, почему она решилась на такой шаг. Дело не только в Таньке. Обстановочка у нее дома, мягко говоря, напряженная. У Игнатьевой полное непонимание со своей матерью. Эта женщина совершенно по-разному относится к Анне и Татьяне. Приемной дочери они прощает буквально все, а свою родную дочь просто затерроризировала, порой даже не по делу ее достает.

– Да, ситуация сложная, – сказал Ариша, внимательно выслушав меня, – но не такая уж редкая. Ты помнишь наших соседей по городской квартире?

– Каких именно?

– Филипповых. У них еще два сына было.

– Костик и Сережка, – вспомнила я. – Один был года на четыре старше меня, а второй года на три младше. Ариша, а почему ты вспомнил о Филипповых?

– Там была похожая ситуация. К младшему сыну родители, и особенно отец, были очень строги. Его наказывали за любые детские шалости, без которых нормальный пацан просто не может расти. Помню, он полез на дерево, чтобы кошку с ветки достать, и порвал штаны. Так его за этот вырванный клочок ткани выпороли так, что он потом долго не мог приземлиться на свою пятую точку.

– Да, я что-то такое припоминаю.

– А вот Костику все безоговорочно прощалось. Я однажды застал его в подъезде за очень неблаговидным занятием. Он жег газеты в почтовых ящиках. Дыма-то, дыма сколько было! Озорник стал отпираться, доказывать мне, что не имеет к поджогу никакого отношения, а сам спички за спиной прятал. Я, конечно, не Макаренко, но свой подход к детям у меня имеется, все-таки своего сына один растил, – Ариша грустно улыбнулся. – Я сказал Костику, что «Правду» давно стоило в пепел превратить, в этой газете правды практически нет, а вот «Литературку» жалко. Как ты думаешь, Полетт, что же я услышал в ответ?

– Понятия не имею.

– Этот паршивец взял и послал меня, да еще такими словами, которые я никогда бы не впустил в свой лексикон. Но самое интересное то, что в этот самый момент его отец зашел в подъезд и все услышал. Реакция Филиппова-старшего меня удивила. Он извинился передо мной и пошел с сыном домой. Я думал, он Костику разборку почище атомной войны устроит, но за стенкой было тихо. Зато на следующий день он прилюдно Сережку во дворе порол, уж не помню за что. При случае я спросил Филиппова, почему он по- разному сыновей воспитывает. Знаешь, что он мне ответил?

– Не знаю.

– Сосед сказал, что Сережка его родной сын, поэтому он обязан быть с ним строгим, а Костик приемный. Один раз его обидишь – тот ему этого никогда не простит.

– А родной, значит, все прощать должен! – возмутилась я. – Любую несправедливость, так, что ли?

– По его мнению, именно так и выходило. Вот и Анина мама, похоже, так же рассуждает. А знаешь, Полетт, кем эти мальчишки стали? – спросил дед и после того, как я отрицательно мотнула головой, сказал: – Сергей стал ветеринаром, а Костик на зону загремел за хулиганство.

– Вот и Таньке туда же надо за все ее делишки.

– Ты хочешь ее посадить? – спросил Ариша.

– Сначала я хочу экспроприировать то, что она получила незаконным путем, а уж потом можно и посадить Таньку вместе с ее муженьком. Это ведь на совести Кудряшовых инвалидность Андрея и его самоубийство. – Я рассказала деду про их садистскую игру на нервах полупарализованного парня.

– Вот как! А доказательства у тебя имеются, или ты судишь только по словам Ани? Вдруг она все преувеличила?

– У меня нет оснований не доверять Игнатьевой. Про свою банковскую аферу она мне всю правду рассказала, а могла бы и сгладить острые углы. Она ведь не знала, что мне все известно об этом аж от самого управляющего банком. Но кое-что проверить все-таки стоит. Пожалуй, сейчас я этим и займусь.

– Удачи, – пожелал дед и вышел из моей комнаты.

Я позвонила Кириллу, представилась ему частным детективом и сказала, что расследую обстоятельства несчастного случая на стройке. Мы договорились встретиться в половине седьмого в скверике около драмтеатра. Это было удобно скорее Кириллу, чем мне, ведь он работал неподалеку. К гипсовой статуе мальчика с театральным биноклем в руках мы подошли практически одновременно. Несколько секунд мы изучали друг друга.

– Простите, вы Полина? – уточнил молодой человек.

– Да, а вы, значит, Кирилл?

– Он самый.

Мы устроились на скамейке слева от статуи, оставшейся в этом сквере еще с советских времен.

– Кирилл, скажите, вы сразу заподозрили, что произошедшее с вашим другом – это не несчастный случай, а результат покушения?

– Ну как сразу? – развел руками молодой человек. – Когда мы услышали Андрюшкин крик и рванули в дом, я ни о чем таком даже не думал. Не до того было. Ему «Скорую» надо было скорее вызвать, а мобильная связь там была отвратительная. Пока мы искали место, где прием был хороший, пока дозванивались, пока ждали «неотложку», старались как-то поддержать Андрея. Только на следующий день я вспомнил о разговоре, который слышал за забором.

– А вы можете мне точно передать его содержание?

– Я затрудняюсь, времени порядком уже прошло с тех пор. Но одно помню точно: они, то есть неизвестная женщина и мужик, что с нами работал, часто произносили «Игнат».

– И вы решили, что речь шла о Игнатьеве?

– Да, мы и сами частенько его так называли. У нас в группе было два Андрея, чтобы как-то их отличать, одного из них стали звать Игнатом.

– А в какой связи те двое упоминали это имя?

– Понимаете, Полина, я же специально не стоял под забором и не слушал, а шел, простите за откровенность, в уборную. До меня долетели отдельные слова, обрывки фраз: «Игнат... Пусть навернется... Жаль, проводка еще не подведена... Я в долгу не останусь...» Знаете, это мог быть разговор о чем угодно. Все окончательно встало на свои места, когда я увидел фотографию в Аниной квартире. На ней была та женщина, что с Петром разговаривала. Я, когда из туалета вышел, посмотрел в щелку забора. Она как раз лицом к нему стояла. Я спросил Андрея, кто на той фотографии. Оказалось, что это сводная сестра Ани. Еще он сказал, что они не слишком контачат. Татьяна даже на свадьбу не пришла. После этого у меня окончательно оформилась версия о покушении.

– Вы не пытались сразу ее озвучить?

– Кому?

– Хотя бы Андрею.

– «Дружище, а тебя, похоже, заказали...» Вы думаете, это легко сказать человеку, у которого все, что ниже пояса, парализовано?

– Вы могли пойти в милицию.

– Мог. Но разве меня там стали бы слушать, если сам Игнат, в смысле Игнатьев, утверждал, что это был несчастный случай?

– Вы в курсе, что Панин ему угрожал?

– Да, я за дверью в палату стоял и слышал все, что говорил Михаил Владимирович. Знаете, моя жена тогда ребенка ждала. Ну как тут на рожон полезешь?

– Значит, вы струсили.

– Я не струсил, я о жене беспокоился и о будущем малыше. Вот ввязался бы я в драку, меня бы стали вызывать на допросы, жена нервничала бы, а это на ее беременности бы непременно отразилось, – стал оправдываться Кирилл.

– Ладно, с этим все ясно. Я только одного не пойму – зачем же вы Ане обо всем рассказали, когда