очень длинная, сеньорита, — значительно произнес он. — И протекает она через сущий ад — до самого побережья можно не встретить ни единого человека… Я имею в виду — белого человека. Но говорят, там водятся охотники за головами. Сеньорита же не хочет, чтобы ее хорошенькую голову высушили до размеров лимона?

Меня не устраивали никакие размеры, кроме моего собственного, и об этом я откровенно поведала заботливому мексиканцу. Тем не менее информация заинтересовала меня. Дорога, которая вела в тупик, наверняка означала наличие в том тупике строительной площадки. Для кого-то она действительно стала жизненным тупиком, но только не для меня. А то, что рядом имеется река, открывало некие перспективы. Через какой бы ад она ни протекала, это был выход — к морю, к свободе. И поскольку к реке была проложена тропа, значит, тропой пользовались и по реке передвигались.

Вспомнив об этом, я вылезла из гамака и спрыгнула на земляной пол сарая. За его стенами в отдалении слышались человеческие голоса, звяканье посуды, отрывистый грубый смех. Я прильнула к одной из щелей и выглянула наружу.

В лагере уже поднимались — из бараков появлялись люди, прямо на площадке растапливалась походная кухня. Проснувшиеся новички-инженеры сбивались в робкие группки, напоминая новобранцев, проведших свою первую ночь в казарме. Так или иначе, до завтрака было далеко, и я решила осмотреть свою тюрьму. Ничего хитрого в ней не оказалось — при наличии самого немудрящего инструмента свободно можно было проделать дыру в стене или подкоп в полу. Но у меня не было с собой даже зубочистки. Я невольно вспомнила тот набор портативных инструментов, которым в Минасалесе обзавелся Доули.

Кстати, о Доули. Пока о нем не было ни слуху ни духу. Я не имела представления даже о том, до каких пор ему удалось сопровождать наш автобус. По мере удаления от оживленных дорог ему ведь приходилось вести себя все более осторожно. Наверняка он вынужден был отстать от нас в том маленьком городке, после которого уже начались настоящие джунгли. Кажется, он назывался Кибда. Даже если Доули рискнет двинуться дальше, ему придется преодолеть сорок километров лесной дороги, пройти через последнюю на пути деревушку, где он будет как на ладони, а потом еще пробиваться через сельву. Как и обещал Мигель, тоннель, проделанный его молодцами в живой стене леса, затягивался чуть ли не на глазах, и скоро от него точно не останется и следа.

Таким образом, Джеймс Доули превратился для меня в красивый миф, сказку о прекрасном принце, который преодолевает преграды, пытаясь спасти принцессу. Судьба решила так, что принцессе придется выбираться самой.

Примерно через полчаса послышался грохот откидываемого засова, дверь сарая отворилась, и появился все тот же мексиканец с корзиной в руках. Содержимым корзины были миска с густой кашей и чашка горячего кофе, причем чашка была почти такой же огромной, как миска.

— Доброе утро, сеньорита! — приветствовал меня мексиканец. — Я принес тебе кое-что. Как спалось? Кто попадает сюда впервые, обычно жалуется, что сельва не дает спать. Тебя тоже напугали лесные духи?

Американская винтовка теперь висела за спиной у моего тюремщика. Наверное, он с ней даже спать ложился.

— Мигель разве не говорил тебе, что я ничего не боюсь? — серьезно спросила я. — Кстати, какого черта он велел меня запереть здесь? И когда меня выпустят? Я тоже хочу зарабатывать доллары!

Мексиканец осуждающе покачал головой:

— Женщина может зарабатывать здесь только одним способом. А это не дело для такой сеньориты, как ты! Выпустят тебя не раньше, чем за тобой прилетит вертолет сеньора Ортеги. Поэтому можешь спокойно отдыхать. Здесь ты в полной безопасности.

По-моему, он говорил серьезно, хотя его заверения в безопасности я не могла воспринять иначе как дурную шутку. Но делать было нечего — едва мексиканец запер за собой дверь на засов, я принялась за скудный завтрак и съела вязкую безвкусную кашу без остатка. Кофе был с молоком и приготовлен без особых затей, но даже в таком виде его отличал превосходный вкус, и жизненный тонус он мне повысил.

Насытившись, я принялась анализировать свое положение. Итак, круг замыкался. На моем пути опять вставал неутомимый Ортега. Теперь он наверняка будет осторожнее и предпримет все меры, чтобы помешать мне сбежать. Несомненно, в отношении меня он испытывал не только отрицательные эмоции — я привлекала его как незаурядная женщина, поэтому он так стремился затащить меня в свое поместье. Иначе бы со мной разобрались здесь — в глухом недоступном уголке, не тратя лишнего горючего.

В принципе месторасположение строительной площадки было мной установлено — оставалось разобраться с предполагаемым транспортом кокаина. Но даже если бы это мне и удалось, вся собранная мной информация не будет стоить и ломаного гроша, когда сеньор Ортега пришлет за мной вертолет. Нужно искать какой-то выход, и побыстрее, потому что неизвестно ведь, сколько мне отпущено времени.

Для начала я решила понаблюдать за лагерем, чтобы разобраться в событиях и распорядке, царящих здесь. Я пристроилась возле самой удобной щели и принялась за дело.

В лагере тоже закончили завтракать. Авантюристы-судостроители, отдохнувшие и приободрившиеся, перебрасываясь шуточками, строились в колонну. Мигель, переодевшись в полувоенную робу, громадный и страшноватый, прочел им какую-то лекцию, расхаживая перед строем походкой насытившегося тигра. На поясе у него висела большая кожаная кобура, из которой выглядывала никелированная рукоятка тяжелого длинноствольного револьвера.

Его слушали внимательно, с большим почтением и даже энтузиазмом. Наверное, он опять называл какие-то суммы со многими нулями. Я высмотрела в толпе лицо Валентина Сергеевича. Против ожидания он выглядел неважно и сейчас. Лицо его, пожелтевшее, с синими кругами под глазами, было исполнено какой- то почти детской обиды. Мне показалось, что он начинает заболевать. Смена часовых поясов и климата не всегда проходит без последствий. Нетренированный, избалованный организм вполне может сломаться.

Потом Мигель увел колонну — она направилась по той дороге, которая «вела в тупик». Значит, я не ошиблась, и строительная площадка, верфь для секретной субмарины, находится где-то поблизости.

В лагере остались люди, хотя человек десять из здешней охраны отправились вместе с колонной. На месте, по моим подсчетам, задержались еще девять человек и в их числе мой мексиканец.

Ничем особенным они не занимались — шатались по площадке, ища места попрохладнее, курили, дремали. Четверо устроились в дальнем конце площадки, прямо на земле, изобразив карточный стол. Игра шла без особого азарта, хотя мне показалось, что на кон ставились приличные суммы — я судила по тому, какая куча денежных купюр скопилась перед игроками. Солнце поднималось все выше, и жара делалась нестерпимой. Липкий горячий воздух стекал по телу, точно масло. Пот щипал глаза. Невыносимо хотелось прохлады и хоть какого-нибудь ветерка.

Словно читая мои мысли, появился мексиканец и передал мне несколько бутылок минеральной воды.

— Нужно больше пить, сеньорита, — заботливо сказал он. — Когда вода кончится, ты можешь попросить еще.

Потом он ушел, забрав корзину. Постепенно разбрелись кто куда и остальные головорезы — наверное, попрятались от жары в бараки. Лагерь опустел. Интересно, подумала я, каким образом доставляют сюда материалы для постройки субмарины — по реке, воздухом или все-таки везут грузовиками до богом забытой деревеньки? Но, видимо, для сеньора Ортеги это не представляло особой проблемы, раз он даже рассчитывал каким-то образом переправить отсюда подводную лодку уже в собранном виде.

Мне надоело пялиться на пыльную площадку, и я отошла в глубь сарая, намереваясь завалиться в гамак, чтобы обдумать, как быть дальше. И в этот момент за стеной сарая послышался какой-то шорох, и тихий голос осторожно проговорил:

— Юлия! Вы здесь?

У меня радостно екнуло сердце. Я быстро подбежала к тому месту, откуда доносился голос. Сквозь щель в стене на меня глянул встревоженный глаз.

— Доули! — воскликнула я. — Как вы здесь оказались? Я уже не надеялась когда-нибудь увидеть вас!

— Но мы же с вами договорились, — невозмутимо напомнил англичанин. — Я был очень осторожен, но настойчив. Слава богу, здесь нет такого обилия дорог, как на моей родине, — я мог отпускать ваш