кто раскаивался, мог принять крещение и возвратить себе дружбу конунга.
Олав добился значительных успехов и в решении другой, более трудной задачи – создании норвежской церкви. Главным его помощником в этом деле стал Гримкель, судя по имени, норвежец. Вместе с Гримкелем и другими прелатами Олав разработал ряд законов, касающихся церкви и христианской веры. Среди его сподвижников были и клирики из Англии[183], но поскольку там правил Кнут, Гримкель и другие норвежские священнослужители принимали сан в Бремене. «Закон о христианстве» считался важнее всех прочих; его зачитывали на тингах, и более поздние Законы Гулатинга неоднократно на него ссылаются. Олав построил в Норвегии много церквей: их место в общей структуре церкви, равно как и вопрос об их подчинении и расходах на их содержание и ремонт, вероятно, оговаривались, в числе прочего, в «законе о христианстве». В большинстве средневековых сочинений реальный образ Олава скрыт под толстым слоем сусальной позолоты, но одно несомненно: к моменту его смерти Норвегия окончательно стала христианской страной и возврат к язычеству был невозможен.
Ситуация усугублялась еще и тем, что Олава почти сразу после его гибели признали святым и что его соперник Кнут был столь же ревностным поборником христианства.
В течение первых десяти – двенадцати лет в области внешней политики у Олава не возникало особых проблем. Кнут занимался делами в Англии, а у вечных соперников норвежских конунгов – ярлов Хладира – по счастливому стечению обстоятельств руки оказались связаны: Эйрик правил в Нортумбрии, Свейн умер, а Хакону мешала клятва. Оставались, правда, еще Швеция и атлантические острова. Обитатели Фарерских, Оркнейских и Шетландских островов, в конце концов, признали власть конунга, хотя Оттар Черный едва ли был прав, когда восклицал:
Всем посягательствам шведов Олав давал жестокий отпор. В «Саге об Олаве Святом» говорится, что, когда шведский конунг отправил посланцев через горы в Гаулардаль и Оркадаль за обычной пошлиной, Олав захватил двенадцать из них, поставил виселицу на горе, так чтобы ее было видно с фьорда, и повесил их там, на потеху воронам, на радость пересекавшим фьорд норвежцам и как предупреждение сопернику. В спорной, судя по всему, области Ранрике он придал смерти двух ставленников шведского конунга и заменил их своими людьми. Чуть позднее в тех краях был построен город, окруженный валом и рвом, – Сарпсборг.
О Швеции мы, как обычно, знаем очень немного. После гибели Олава сына Трюггви туда были посланы миссионеры; Олав Скётконунг принял новую веру, но мало кто из шведов последовал его примеру. Противостояние двух Олавов закончилось тем, что норвежский Олав взял в жены дочь своего шведского тезки Астрид. Насколько можно понять, инициатива исходила от Олава сына Харальда. Конунг отправил послом к отцу Астрид своего скальда, исландца Сигвата, который описал это путешествие в «Висах о поездке на Восток». «Висы», описывающие все тяготы пути через дикие, негостеприимные языческие земли, весьма занятны и содержат множество интересных сведений. Скальд и его спутники стучались в двери разных домов, но всякий раз их гнали прочь. Один дом оказался языческим капищем, в другом старуха приносила жертвы альвам, в третьем тезки-Эльвиры тоже не приняли гостей; и во всех прочих жилищах на путешественников смотрели свирепо и захлопывали дверь. Однако приключения скальду, похоже, нравились, он вдохновенно расписывает их, а мы с удовольствием читаем его исполненные иронии притворные сетования по поводу бескрайних лесов и ужасного Гаутланда. Правил ли этими суровыми землями и их угрюмыми обитателями шведский конунг или датский – неизвестно, но скорее это были шведские владения. Так или иначе, Сигват со своими товарищами благополучно добрался до места и посватал Астрид на соответствующих условиях. Общие интересы и страх перед данами заставили шведского и норвежского правителей объединиться. Примерно в те же годы Олав Скётконунг, отчасти, видимо, из-за приверженности новой вере, стал вызывать все большее недовольство подданных, и ему пришлось разделить власть с сыном Энундом-Якобом. Именно Энунд после смерти отца в 1022 г. заключил в Конунгахелле союз с Олавом норвежским против Дании. Счастлив конунг, которого не заботят внешнеполитические проблемы. Результатом заключенного союза стала третья поездка Кнута в Данию в 1025–1026 гг., и в итоге – роковые перемены в судьбе конунга Олава.
Кажется удивительным, что Кнут так долго не предпринимал никаких шагов в отношении Норвегии. Возможно, ему было чем заняться в Англии, представлявшей собой куда более лакомый кусок, или обстановка в Англии и Дании вынуждала Кнута проявлять осмотрительность, или же он попросту не принимал в расчет Норвегию и Швецию, пока они находились в плохих отношениях.
Едва ли Кнут собирался создавать империю. В своем стремлении получить вдобавок к английской короне и титулу датского конунга также власть над Норвегией и Швецией он руководствовался, по- видимому, куда более прозаическими соображениями. Враждебно настроенный властитель Норвегии и атлантических островов представлял угрозу для английской и датской торговли и для самих этих стран – а когда выдавшийся случай или необходимость требовали действия, Кнут действовал без промедления. В середине 1020-х гг. ситуация была именно такова. Торкель Длинный, как мы уже говорили, умер немногим позднее 1023 г.; после его смерти Кнут назначил наместником Дании и воспитателем Хардакнута своего зятя Ульва и тем самым добавил себе хлопот. Кто такой Ульв, мы точно не знаем: его родиной называют то Данию, то Швецию, то Англию, а иногда франкское королевство или Йомсборг. Другой факт, однако, не вызывает сомнений – что ни говори, он не был до конца верен своему повелителю и родичу. В источниках рассказывается, как он с помощью поддельного послания, скрепленного печатью, украденной у Кнута, вынудил данов признать Хардакнута конунгом (в норвежской «Красивой коже», датируемой примерно 1220 г., автор-исландец утверждает, что в этой сомнительной истории была замешана королева Эмма). Ульв не пресек первые враждебные вылазки Швеции и Норвегии, а отступил в Ютландию и сыграл весьма спорную роль в битве у реки Хельгё: как исход этого сражения, так и его дата 1025, 1026 или 1027 г.[185] вызывают большие сомнения. Кнут, очевидно, понял, что за его спиной что-то происходит, и принял меры.
Насильственная смена религии и отстранение от власти древних знатных родов не могли не вызвать определенного недовольства среди норвежцев. А датский конунг с какого-то момента стал щедр на дары и обещания.
Когда Олав с 60 кораблями приплыл грабить Зеландию, а большая флотилия Энунда принялась разорять Сконе, Кнут лично отправился на север. В Лимафьорде к флоту, приведенному им из Англии, присоединились датские корабли. Весть о прибытии конунга придала данам мужества, и когда Кнут во главе объединенного англо-датского морского войска вошел в Каттегат, Олав счел за лучшее покинуть Зеландию. Шведы и норвежцы вместе продолжили грабить Сконе. Не слишком большое достижение для двух властителей, собиравшихся завоевать Данию, но и это занятие им пришлось оставить, когда к Сконе подошел флот Кнута. Союзники заняли позицию в устье реки Хельгё на восточном побережье и дали Кнуту бой. Согласно одним источникам, в этом сражении победил Кнут, согласно другим – Олав и Энунд, но те и другие утверждают, что решающий вклад в эту победу внес Ульв. В описании битвы присутствует масса совершенно неправдоподобных деталей, но кое о чем можно догадаться по ее последствиям. Энунд с остатками своего флота отправился домой, расторгнув союз с Олавом, хотя и не разорвав с ним дружбы. Кнут вернулся в Данию и свел счеты с ярлом Ульвом: ярла убили в церкви в Роскилле, и Кнут, чтобы загладить вину перед местными клириками, пожаловал церкви обширные земли. Олав же оказался в весьма затруднительном положении. Он опасался измены и торопился домой, но, помня о печальной судьбе Олава сына Трюггви, не решился плыть через Эресунн, где враги могли устроить засаду. В итоге он бросил свои корабли и по суше добрался до Сарпсборга. Последовавшее за этим затишье не принесло Олаву ничего, кроме все возрастающего чувства тревоги, в то время как Кнут сделал еще один шаг к бескровному завоеванию Норвегии: паломничество в Рим и те духовные и земные блага, которые он в результате приобрел, еще больше укрепили его авторитет на севере. «Не видеть добычи лежачему волку, а победы – проспавшему», поэтому люди Кнута, пока их повелитель странствовал, пытались склонить на его сторону норвежцев – великих и малых. «Не знаю радушных и щедрых, что стали б дары отвергать; ни таких, что, в ответ на подарок врученный, подарка б не приняли», – говорится в «Речах Высокого». Кого-то прельщало богатство, херсиры, отпрыски древних родов, хотели, чтобы с ними считались. Кнут был щедр и с теми и с другими. Харек с Тьотты,
Торир Собака, Эйнар Брюхотряс, Эрлинг сын Скьяльга приняли его сторону. Когда датский властитель в
