Мы берем влево.

— Не шуметь, — приказывает Энди. — Уже совсем близко.

Еще четверть часа… и я наступаю на пятки Джеймсона, который только что застыл передо мной. Обер тоже не промахнулся — он со всей силой врезался в меня сзади. К счастью, он не очень тяжелый.

— Не прижимайтесь ко мне так тесно, Обер, — говорю я — Венгерки необычайно ревнивы. Кстати, где вы отыскали такое имечко? Вы канадец? Или кто?

— Могиканин, — говорит он. — Если бы, черт подери, я знал, почему меня так зовут!

— Т — с–с! — шепчет Энди. — Ну и ну, это еще труднее, чем ловить рыбу гарпуном, стоя на роликовых коньках.

Перед нами высятся деревья, за ними угадывается огромное здание. Это большой низкий дом, полностью освещенный снизу доверху — вернее сказать, по всей ширине, если учесть, что верх находится примерно на том же уровне, что и низ, как это, бесспорно, происходит со всеми одноэтажными домами.

Слышатся смутные отзвуки джаза, настоящего джаза… В окнах мелькают силуэты… Мы еще слишком далеко, чтобы разглядеть.

Энди приседает на корточки, и мы делаем то же самое.

— Рок, — зовет меня Энди. — И ты, Майк. Идите — ка сюда.

Я подползаю. Майк тоже. Энди снимает громадный бинокль и протягивает мне. Свой я, естественно, оставил в лагере.

— Посмотрите!

Я смотрю… Все как в тумане… Я подкручиваю колесико…

Ну и ну… весьма забавно.

На них ничего нет, кроме восхитительных ожерелий и браслетов из цветов. Нет, я преувеличиваю…

У одного — гирлянда на груди и цветная лента на голове.

— Раздевайтесь, — приказывает Энди. — Обер и Джеймсон, нарвите цветов и сплетите венки…

— Но я не умею! — скулит верзила Джеймсон.

— Идем, не волнуйся, — говорит Обер. — Это азы искусства. Сразу видно, что ты не играл в театре. В театре все научишься делать.

Я повинуюсь приказу и вскоре предстаю в самом что ни на есть легком наряде. Те, кто не занят сбором цветов, тут же меня обступают.

— Ничего себе, — говорит Николас. — Так это же Мистер Лос — Анджелес за прошлый год!

Я начинаю хохотать. У меня хороший портной, и когда я одет, не может быть никакого сомнения насчет моей анатомии (родители помогли мне в самом начале).

— Совершенно верно, — отвечаю я. — Но гордиться тут нечем Все принимают меня за идиота.

— Они не так уж ошибаются, — зубоскалит Гари.

В это время Майк Бокански, в свою очередь, освободился от одежд. Честное слово, мы не так уж диссонируем, стоя рядом. Этот парень Майк — на высоте.

Обер закончил прехорошенький браслет из цветов зинзигастробии и протягивает мне. Он мне очень идет. Джеймсон ограничился сбором цветов. Первый его венок — отвратительное свинство, и он больше не упорствует.

— Присоединяйтесь к ним, — говорит Энди. — И возвращайтесь поскорее, как только получите нужные сведения.

— А если мы ничего не узнаем? — спрашивает Майк.

— Я полагаюсь на вас, — отвечает Энди.

— Досадно, — жалуется Майк, — что со мной нет ни пса, ни гранат. Я совершенно безоружен.

— Как — нибудь разберетесь, — отвечает Сигмен. — Давайте пошевеливайтесь.

— Ладно, шеф, — говорит Майк. — Пошли. Он надевает украшения, и мы устремляемся вперед, шутки ради сцепившись мизинцами. Мужики втихаря захлебываются от смеха.

Поначалу мне немного неловко от моего костюма, но ночь такая чудная… И потом, похоже, на этом странном острове всем на все наплевать Я ожидал встретить Шутца в броне, за изготовлением роботов, которые захватят Америку или что — нибудь в этом роде… И вот — ничего подобного… Скромный дипломатический приемчик у сатиров…

Мы идем по дороге, вдоль которой тянутся клумбы. Музыка слышна все отчетливей.

На неожиданном повороте я вижу, как Майк, идущий впереди меня, резко вздрагивает.

На обочине — распятый человек. Мужчина, тоже голый. Очень белокурый, совершенно бледный. Зияющая рана рассекает ему слева грудь. Он прибит к стволу стальными колышками, пронзившими его прямо в сердце.

На шее болтается табличка:

ДЕФЕКТ ВНЕШНОСТИ

Майк хватает меня за руку, даже не отдавая отчета, что сжимает очень сильно…

— Что это? — бормочет он. — Разве у него есть какой — нибудь дефект внешности?

— Ну. — говорю я. — Теперь — то я уже с ним не поменяюсь, но раньше поменялся бы без разговоров.

— Он мертв, — говорю я вдобавок.

— В самом полном смысле слова, — отвечает Майк Он, как обычно, хладнокровен, но все же несколько смущен.

— Идем дальше или возвращаемся?

— Идем дальше, — говорит Майк — А там посмотрим.

Внезапно я начинаю ощущать, что не так уж и тепло, когда на тебе ничего нет. Что это за дефект внешности такой, если его не видно? Может, это просто предлог?

Мы подошли совсем близко и стараемся идти как можно тише. Перед нами — пара, идущая навстречу… Проходит мимо…

— Хм, — Майк поражен. — Если остальные такие же, как эти двое, я понимаю, почему они убрали того приятеля.

Никогда еще мы не видели таких ослепительно красивых существ… Они даже не подняли головы, завидев нас. Просто прошли мимо, безразличные, держась за руки. Мужчина и женщина, так же легко одетые, как и мы — несколько цветочков…

— Слушайте, Майк, вы действительно думаете, что у нас есть шанс пройти незамеченными? Я чувствую себя до краев переполненным дефектами внешности. Мне кажется, я самый катастрофический случай…

— Вы — еще куда ни шло, — говорит Майк. — А вот я… — Я пристально его разглядываю. Впрочем, нет ничего такого, что можно подвергнуть критике. Разве что слишком обильный волосяной покров.

Я делюсь с ним своими соображениями.

— Ах, черт, — говорит Майк. — Если только это, может быть, пронесет… Как — никак я не собираюсь вырывать эти хорошенькие волосики ради прекрасных глаз доктора Шутца. Посмотрите налево, — заканчивает он безо всякого перехода.

Слева от меня — совершенно обескровленное тело. Длинный железный стержень пронзает горло. Голова запрокинута — металлический стебель пригвоздил ее к земле…

На шее болтается табличка с теми же зловещими словами.

— О — ля — ля, — говорю я. — Какой странный прием. Как вы думаете, их разложили здесь в нашу честь?

— Нет. Тс — с–с, — шепчет Майк.

Мы только что вышли на открытое место. Двенадцать или пятнадцать пар медленно танцуют, в то время как другие прохаживаются, приходят и уходят, смеются, пьют, курят…

Теперь нужно действовать осмотрительно.